Неточные совпадения
…Вы знаете, я родился и вырос в так называемой теперь «черте оседлости», и у меня
были товарищи, скажу даже друзья детства —
евреи, с которыми я учился.
Время в провинции, и особенно в нашем городе, без железной дороги,
было глухое, и эти два человека поддерживали взаимным общением свои умственные интересы. На этой почве сближение между умным
евреем и видным губернским чиновником росло, и вскоре они познакомились и семьями. Мендели стали появляться в нашей гостиной, где, конечно, им приходилось встречаться также с господами я дамами губернского общества.
Его фигура с подобранными полами, в черных чулках и патыночках,
была точно маленькая шутливая пародия на взрослого
еврея…
— Он удивительно, удивительно умеет держать себя — этот
еврей, — сказала г-жа Фаворская, обращаясь к дяде, с целью сказать ему приятное. — Такой приличный и столько такта. О, я всегда говорю, что и среди них
есть люди… люди… которые…
Он
был очень самолюбив, и его сильно задевали насмешки товарищей над отсутствием развязности и неловкостью
евреев.
Наши отношения к соученикам-евреям
были по-товарищески просты…
Когда в наш город приехал известный тогда рассказчик из еврейского быта Вейнберг, зал
был полон, причем публика состояла наполовину из
евреев…
Этот анекдот в то время
был очень популярен. У простого
еврея оказался очень мудрый сын. Он все читал талмуд и все думал о разных очень глубоких вопросах.
По льду, выпятив грудь, скользящей походкой, приближался околодочный надзиратель Стыпуло. Он еще недавно
был великовозрастным гимназистом, и в нем
были еще живы инстинкты «товарищества». Поэтому, ворвавшись в толпу, он прежде всего схватил ближайшего
еврея и швырнул его так усердно, что тот упал. При этом из груди его вырвался инстинктивный боевой клич: — «Держись, гимназия!» Но тотчас, вероятно, вспомнив свое новое положение и приношения еврейского общества, он спохватился и заговорил деловым тоном...
— Ну что? — спросила г-жа Мендель у мужа и
была разочарована, узнав, что мужчины хлопочут больше о Британе и
евреях.
Дяде пришлось съездить к губернатору. Дело удалось погасить. Британа отпустили, поднятая полицией кутерьма затихла. Нас тоже выпустили из карцера. Губернатор вызвал к себе раввина и нескольких «почетных
евреев». В их числе
был и Мендель. Начальник губернии произнес речь, — краткую, категорическую и не очень связную. Но тогда местной газеты еще не
было, и от губернаторов не требовалось красноречия: все происходило по-домашнему.
Тот потупился. Можно
было догадаться, на что намекал Израиль. В семье Менделей, очевидно, намечалась драма.
Быть может, г-н Мендель спохватывался, что его сыновья, по крайней мере один из них не обещал сохраниться в качестве «доброго
еврея», и случайные обстоятельства только стихийно подчеркивали это…
Подходящих женихов в нашем городе для нее не
было, но раз по какому-то делу приехал старый
еврей из Галиции со своим молодым сыном.
Седоки, очевидно,
были «почетные». Ямщик
был в «параде», то
есть в черном армяке и в шляпе с огромной бляхой. Рядом с ним сидел молодой
еврей в долгополом кафтане, перевязанном в талии белым платком. Из-под закинутой почти на затылок круглой шляпы виднелись пейсы.
Он приводил анекдоты о цадиках из «Записок
еврея» Богрова [«Записки
еврея» — книга писателя Г. Богрова «Записки
еврея»
была издана в Петербурге в 1874 году.].
Ему удалось выхлопотать у императора Максимилиана указ, в силу которого у
евреев должны
были быть отобраны и затем сожжены все их книги, за исключением библии.] восстал на талмуд и требовал, чтобы все его книги сжечь рукой палача, то разве против него не вооружились великие христианские ученые?
И они доказали, что в талмуде
есть много мудрости не для одних
евреев…
— Что же вы себе думаете… Сидит бен-Бут, как Иов, и молится. Ну, может
быть, плачет. Кто пришел к Иову, когда он сидел на навозе? Пришли к нему друзья и стали говорить: «Видишь ты, что сделал над тобою бог?» А к Баве пришел царь Ирод… Царь Ирод думает себе: «Вот теперь Бава слепой, Бава сердит на меня. Я узнаю от него правду». Прикинулся простым себе
евреем и говорит...
Опять в город въехала коляска с иногородными
евреями. Она
была не такая монументальная, как та, что привезла рабби Акиву, и много новее. В ней, кроме ямщика, сидели три человека внутри и один на козлах. Теперь, никого уже не спрашивая, — прямо подъехали к крыльцу Баси.
Молодой
еврей, сидевший на козлах,
был тот же, что приезжал с рабби Акивой. Он проворно соскочил и открыл дверцу.
— Но ведь Фроим тоже
еврей… Для него это не так уж мистически ужасно. Для Мани, например, ты сам
был бы, может, лапой из другого мира… — сказал я.
— И вот я думаю, что тут к ребяческой, может
быть, любви прибавилось то самое, то
есть лапа из другого мира. Ты говоришь: он
еврей… Но, по-моему, он не
еврей, — Израиль опять кивнул головой.
— Да, — подтвердил Израиль. — Дело сделано… Ты ведь знаешь, Фроим. Если Бася упрется — она может вынудить развод. Но Эпштейн — коган [Коган (коен — первосвященник) — каста у древних
евреев, потомки которой должны
были в быту руководствоваться правилами, существовавшими для духовных лиц.]… Ему нельзя жениться на разводке… Значит, во всяком случае Фрума от этого брака избавлена.
— Ну, надо о чем-нибудь говорить… Люди любят иногда послушать Басю. Бася знает много любопытных историй. Вот, знаете, какая недавно
была любопытная история в одном городе? Это даже недалеко от нас. Мм-мм-мм… Вы, может, уже слышали ее. Нет? Не слышали, как один ширлатан хотел жениться на одной еврейской девочке… Ну, он себе
был тоже
еврей… Вот, как Фроим…
— Господин Мендель даже еще не слыхал ничего об этой истории, — сказал Дробыш серьезно и с оттенком неудовольствия… — Вы думаете, во всем городе только господин Мендель умный
еврей?
Есть еще очень много умных
евреев… И в нашем городе, и приезжих, хотя бы из Бердичева, или Гомеля, или Шклова.
— Ну, они, видно, очень умные, ваши
евреи. Пусть они
будут такие умные, как Мендель. А все-таки они не знают…
— Ну… — Бася прищурила глаз и лукаво посмотрела на молодого человека. Ну, я вам скажу… Этот господин, который похож на вас… он очень умный, ух, какой умный… Только еще не очень… Зачем он сам надевал кольцо?.. Закон такой… Ну, это правда: если
еврей даст девушке кольцо или что-нибудь ценное и скажет такое-то слово… Вы знаете?.. Ну, она ему жена… А если гой даст что-нибудь, а
еврей скажет слово… Кто же
будет муж?.. Этот гой
будет муж?..
Было заметно, что
евреи подымают с любопытством глаза на закрытые ставни дома Менделей и обмениваются замечаниями…
Неточные совпадения
Степан Аркадьич покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он в этот же день утром
был у
Еврея Болгаринова, и визит этот оставил в нем неприятное воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело, которому он хотел служить,
было новое, живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два часа дожидаться с другими просителями в приемной, ему вдруг стало неловко.
Место это давало от семи до десяти тысяч в год, и Облонский мог занимать его, не оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от двух
Евреев, и всех этих людей, хотя они
были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно
было видеть в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он уехал в Петербург.
—
Евреи — это люди, которые работают на всех. Ротшильд, как и Маркс, работает на всех — нет? Но разве Ротшильд, как дворник, не сметает деньги с улицы, в кучу, чтоб они не пылили в глаза? И вы думаете, что если б не
было Ротшильда, так все-таки
был бы Маркс, — вы это думаете?
— Недавно один дурак в лицо мне брякнул: ваша ставка на народ — бита, народа — нет,
есть только классы. Юрист, второго курса.
Еврей. Классы! Забыл, как недавно сородичей его классически громили…
О
евреях он
был способен говорить очень много. Говорил, облизывая губы фиолетовым языком, и в туповатых глазах его поблескивало что-то остренькое и как будто трехгранное, точно кончик циркуля. Как всегда, речь свою он закончил привычно: