Никакими словами не могу выразить
радости моей, когда узнал, что я свободен во всякое время правою ногою выступать, ходить сгорбись, развалом и как мне вздумается и что могу выехать из своей роты! Тот же час поспешил нанять лошадку и, не оглядываясь, покатил домой. К утешению моему, это недалеко было.
Неточные совпадения
Наступило время батеньке и маменьке узнать
радость и от третьего сына своего, о котором даже сам пан Кнышевский решительно сказал, что он не имеет ни в чем таланта. И так пан Кнышевский преостроумно все распорядил: избрал самые трудные псалмы и, заведя меня и своего дьяченка, скрытно от всех, на ток (гумно) в клуне (риге), учил нас вырабатывать все гагаканья… О, да и досталось же
моим ушам!
Пан Кнышевский, трудясь до пота лица, успел наконец в желании своем, и мы в три голоса могли пропеть несколько псалм умилительных и кантиков восхитительно. Для поражения родителей
моих внезапною радостию, избрал он день тезоименитства маменьки, знав, что, по случаю сей
радости, у нас в доме будет банкет.
Маменька, как увидели и расслушали
мой голос, который взобрался на самые высочайшие тоны — потому что пан Кнышевский, дабы пощеголять дарованием ученика своего, тянул меня за ухо что есть мочи, от чего я и кричал необыкновенно — так вот, говорю, маменька как расслушали, что это
мой голос, от
радости хотели было сомлеть, отчего должно бы им и упасть, то и побоялись, чтобы не упасть на пана полковника или чтоб V не сделать непристойного чего при падении, то и удержались гостей ради, а только начали плакать слезами
радости.
Глаза у батеньки засияли
радостью, щеки воспламенились; они взглянули на маменьку таким взором, в коем ясно выражался вопрос:"а? что, каково?", и в первую минуту восторга уже не нацедили, а со всем усердием налили из своей кружки большую рюмку вишневки и, потрепав инспектора по плечу, сказали милостиво:"Пейте, пан инспектор! Вы заслужили своими трудами, возясь с
моими хлопцами".
— Фекла Зиновьевна! — отвечали батенька с важностью. — Не смущайте в сию минуту
моего родительского сердца, преисполненного
радостью. Я в сей момент не только рюмку вишневки, но и целую вселенную отдал бы пану инспектору.
В старину маменька сомлевали от всякого сильного чувства; в среднее время
моя любезнейшая супруга упадает в обморок так, ни от чего, ни с
радости, ни с печали, когда вздумает — бац! и возися с нею.
В новейшее же, усовершенствованное — как нынешние люди думают — время вторая
моя невестка, хотя ей ужасная
радость или печаль, ни за что не упадет в обморок, когда не случится тут «гувернер» сына ее.
Я пропустил сказать о важном пассаже в жизни
моей, коим доставил маменьке особенную
радость, когда возвратился из училища домой.
С этим новым, открывшимся во мне, талантом прибыл я в дом, привезя с собою и гусли, ставшие
моею собственностью чрез мену на одну вещь из одеяния. Хорошо. Вот я, не говоря ничего, и внес их в маменькину опочивальню. Они подумали, что это сундучок, так, ничего — и ничего себе… Но надобно было видеть их изумление и, наконец,
радость, восторг, исступление, когда я, открыв гусли, начал делать по струнам переборы, дабы показать, что я нечто на гуслях играю.
Сыновья
мои — уж это другое поколение — конечно, также наслышавшиеся от своих наставников, говорили, что любовь есть душа жизни, жизнь природы, изящность восторгов, полный свет счастья, эссенция из всех
радостей; если и причинит неимоверные горести, то одним дуновением благосклонности истребит все и восхитит на целую вечность. Это роза из цветов, амбра из благоуханий, утро природы… и проч. все такое.
Не занимаясь пустыми разговорами, я задумался о своем: о Короле, о маменьке-покойнице, о кормленной ими птице и тому подобных
радостях, как вдруг ногу
мою что-то оттолкнуло…
Думаете же вы, что я насладился
радостями семейной жизни? Ничего не бывало!
Мои повесы, все до одного, — не знаю только, по ком пошли, — все вдались в глубь наук."Домой неохотно ездили, все над книгами; зато как испитые!
«Что бы я был такое и как бы прожил свою жизнь, если б не имел этих верований, не знал, что надо жить для Бога, а не для своих нужд? Я бы грабил, лгал, убивал. Ничего из того, что составляет главные
радости моей жизни, не существовало бы для меня». И, делая самые большие усилия воображения, он всё-таки не мог представить себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы не знал того, для чего он жил.
— Я для чего пришла? — исступленно и торопливо начала она опять, — ноги твои обнять, руки сжать, вот так до боли, помнишь, как в Москве тебе сжимала, опять сказать тебе, что ты Бог мой,
радость моя, сказать тебе, что безумно люблю тебя, — как бы простонала она в муке и вдруг жадно приникла устами к руке его. Слезы хлынули из ее глаз.
Так прошло много времени. Начали носиться слухи о близком окончании ссылки, не так уже казался далеким день, в который я брошусь в повозку и полечу в Москву, знакомые лица мерещились, и между ними, перед ними заветные черты; но едва я отдавался этим мечтам, как мне представлялась с другой стороны повозки бледная, печальная фигура Р., с заплаканными глазами, с взглядом, выражающим боль и упрек, и
радость моя мутилась, мне становилось жаль, смертельно жаль ее.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Батюшка
мой! Да что за
радость и выучиться? Мы это видим своими глазами в нашем краю. Кто посмышленее, того свои же братья тотчас выберут еще в какую-нибудь должность.
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа
моя! Я вне себя от
радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты и Митрофанушке не желаю. То — то дядюшка! То-то отец родной! Я и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Стародум. Мне приятно расположение души твоей. С
радостью подам тебе
мои советы. Слушай меня с таким вниманием, с какою искренностию я говорить буду. Поближе.
Стародум(к Софье, с
радостью). Как! Сердце твое умело отличить того, кого я сам предлагал тебе? Вот
мой тебе жених…
Простаков. По крайней мере я люблю его, как надлежит родителю, то-то умное дитя, то-то разумное, забавник, затейник; иногда я от него вне себя и от
радости сам истинно не верю, что он
мой сын.