Неточные совпадения
И с наших ли
дней свет
начал изменяться? Куда?.. Семьдесят лет живу на свете, и сколько я видел перемен! батюшки мои!..
Мы, сыновья, получали имена, по-тогдашнему, по имени того
дня, в который рождалися; а дочерей батенька желали иметь по числу добродетелей и
начали с премудрости…
Сестры и младшие дети, как обиженные в этом
разделе,
начнут кричать, плакать…
Этот кухарь явится за пять
дней до банкета, и, прежде всего,
начнет гулять.
Когда уже с нами достигнуто до главнейшего, то есть, когда обеспечено было наше здоровье, тогда
начали подумывать о последующем. В один
день, когда у батеньки разболелась голова от нашего шуму, и они досадовали, что нами переломаны были лучшие из прищеп в саду, так они, вздохнувши, сказали маменьке:"А что, душко, пора бы наших хлопцев отдать учиться письму?"
Наконец, пришло наше к нам. Не увидели, как и год прошел. Перед покровым-днем призван был наш стихарный дьячок, пан Тимофтей Кнышевский, и спрошен о времени, когда пристойнее
начинать учение детей.
Пан Кнышевский, кашлянувши несколько раз по обычаю дьячков, сказал:"Вельможные паны и благодетели! Премудрость чтения и писания не ежедневно дается. Подобает
начать оную со
дня пророка Наума, первого числа декемвриа месяца. Известно, что от
дней Адама, праотца нашего, как его сын, так и все происшедшие от них народы и языки не иначе
начинали посылать детей в школу, как на пророка Наума, еже есть первого декемвриа; в иной же
день начало не умудрит детей. Сие творится во всей вселенной".
Немного времени прошло, как гляжу — две служанки от матушки принесли мне всего вдоволь. Кроме обыкновенного обеда в изобильных порциях, маменька рассудили,"чтобы дитя не затосковалось", утешить его разными лакомствами. Чего только не нанесли мне! Пан Кнышевский по обеде отдыхал и не приходил в школу до
начала учения; следовательно, я имел время кончить свое
дело отличным образом.
Увидев, что Петрусь, оголив свою бороду,
начал обращение свое с нею как совершенный муж, коему — по словам батеньки разрешается на вся, он
начал ее держать почти взаперти во все то время, пока панычи были в школе, следовательно, весь
день; а на ночь он запирал ее в комнате и бдел, чтобы никто не обеспокоил ее ночною порою.
Еще с вечера отъезда нашего маменька
начали плакать, а с утра печального
дня «голосить» и оплакивать нас с невыразимо трогательными приговорами.
А того батенька и не рассудили, что это были святки, праздники — какое тут учение? можно ли заниматься
делом? надобно гулять, должно веселиться; святки раз в году; не промориться же в такие
дни над книгами! чудные эти старики! им как придет какая мысль, так они и держатся ее, — так и батенька поступили теперь: укрепясь в этой мысли,
начали раздражаться гневом все более и более, и придумывали, как наказать детей?
Только я и заметил, что когда Горб-Маявецкий найдет, где занять мне денег за ужасные проценты, на счет будущих благ, то наше
дело очень быстро
начнет подходить все выше и выше, и уже дойдет до самого высокого в губернии.
Кузьма стоял, одеревенев от изумления и в разинутом рте держа кусок пряника, не успев его проглотить. Надобно знать, что этот пряник хозяин ему поднес, а в счет таки поставил. Насилу Кузьма расслушал, в чем
дело и что требуется его мнение. Проглотив скорее кусок пряника, он также
начал утверждать, что платить не надо и что мы были у него гости.
—
Начнут! — подумал я. — Что
начнут? — спросил я сам себя. — Конечно,
начнут пускать комедию? То было совещание у них между собою, а теперь примутся за
дело. Итти же в театр. Подумал так, да и пошел: взял снова билет, заплатил снова полтора рубля; вошел и сел уже на другое место, указанное мне услужливым лакеем. Поднялась опять картина.
Хорошо. В один
день Иван Афанасьевич, возвратись из судов,
начал мне объяснять довольно аллегорически, что и здесь все
дела мои кончены и ведено мне принять от брата имение."Так видите ли, — заключил он, — какою вы мне благодарностью обязаны? Я, один я, все вам это обработал". — Тут я
начал со всею искренностью и довольно меланхолически благодарить его и показывать ему свою готовность отблагодарить ему, чего он пожелает.
После первых восторгов и поздравлений новые родители мои
начали устраивать благополучие наше назначением для соединения судьбин наших в одну; им хотелось очень поспешить, но Иван Афанасьевич сказал, что ближе не можно, как пока утвердится
раздел мой с братьями. Нечего было делать, отложили.
Анисинька было и рассердится, а я тут и поддамся;
начну аллегорически соглашаться, а тут свое думаю. Поддался ей и помирился. В один
день, среди таких нежностей, она спросила у меня, если так страстно люблю ее, то чем это докажу? Я доказательство любви моей обещал выразить на бумаге и завтра представить ей. Она обрадовалась несказанно, даже поцеловала меня, и с гримасою, на петербургский штиль, сказала мне:"Так папенька и маменька говорят, что нужно меня обеспечить насчет моего вдовства…"
Тотчас запротестовался в
начале Петруси произвести личную ему обиду, а тут и
начал упреками, укорами, доказами в таких
делах, что это прелесть!
Сообразивши все это, я
начал не соглашаться и деликатно объяснять, что не хочу так дорого платить за жену, которая, если пришлось уже правду сказать, не очень мне-то и нравится (Анисиньки в те поры не было здесь, и потому я был вне любви), и если я соглашался жениться на ней, так это из вежливости, за его участие в
делах моих; чувствуя же, после поездки в Санкт-Петербург (тут, для важности, я выговаривал всякое слово особо и выразно), в себе необыкновенные способности, я могу найти жену лучше его дочери — и все такое я объяснял ему.
Мигом два поручика схватили меня под руки и увели в кабинет, и
начали, впрочем, очень вежливо, убеждать, чтобы я целый
день не показывался на глаза дражайшей моей супруге, иначе произведу в ней опять истерику…
Неточные совпадения
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за
дело, чтоб он знал полезное. А ты что? —
начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в
день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти
дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и
начните.
Новый ходок, Пахомыч, взглянул на
дело несколько иными глазами, нежели несчастный его предшественник. Он понял так, что теперь самое верное средство — это
начать во все места просьбы писать.
Тогда поймали Матренку Ноздрю и
начали вежливенько топить ее в реке, требуя, чтоб она сказала, кто ее, сущую бездельницу и воровку, на воровство научил и кто в том
деле ей пособлял?
Один только штатский советник Двоекуров с выгодою выделялся из этой пестрой толпы администраторов, являл ум тонкий и проницательный и вообще выказывал себя продолжателем того преобразовательного
дела, которым ознаменовалось
начало восемнадцатого столетия в России.