Неточные совпадения
Роста и фигуры порядочной, немного прихрамывает, но в бланжевых нанковых широких брюках; жилет из красной аладжи, в белой хорошо собранной — манишке; блестящие перламутровые на ней пуговки и булавка с изображением мухи — простой, но как натурально сделанной, словно вот живая прилетела и села; сертучок на нем голубого камлота, ловко сшитый, нараспашку; по всему таки видно, что этот человек бывал в губернском
городе в лучших обществах.
Так вот — теперешняя политика в губернских
городах!..
Обедал я в губернском
городе у живущего там старинного моего приятеля, — а может, и вы его знаете, — Осипа Дмитриевича…
Я, по счастью моему, был в Петербурге — не из тщеславия хвалюсь этим, а к речи пришлось — обедал у порядочных людей и даже обедывал в «Лондоне», да не в том Лондоне, что есть в самой Англии
город, а просто большой дом, не знаю, почему «Лондоном» называемый, так я, и там обедывая, — духа такого борща не видал.
Вот как батенька объявят маменьке о банкете, то сами пошлют в
город за"городским кухарем", как всеми назывался человек, в ранге чиновника, всеми чтимого за его необыкновенное художество и искусство приготовлять обеденные столы; при том же он, при исправлении должности, подвязывал белый фартух и на голову вздевал колпак, все довольно чистое.
Выбиваешь из
города (то есть за черту) противной партии палки; победишь — и в награду на побежденном едешь верхом в триумфе в завоеванный
город.
В таковых батенькиных словах заключалась хитрость. Им самим не хотелось, чтобы мы, после давишнего, ходили в школу; но желая перед паном Кнышевским удержать свой «гонор», что якобы они об этой истории много думают — это бы унизило их — и потому сказали, что нам нечему у него учиться. Дабы же мы не были в праздности и не оставались без ученья, то они поехали в
город и в училище испросили себе"на кондиции"некоего Игнатия Галушкинского, славимого за свою ученость и за способность передавать ее другим.
Инспектор наш, Галушкинский, объявил, что он, не имея букварей латинских, которых батенька, поспешая выездом из
города, позабыли купить, не имеет по чем научить нас азбуке и складам латинским, то и начал нас учить прямо читать за ним по верхам.
Мы их уничтожали, курили трубки, слушали разные повести, рассказываемые наставником нашим о подвигах бурсаков на вечерницах и улицах в
городе, ночных нападениях на бакчи и шинки за
городом; извороты при открытии и защите товарищей, и многое тому подобное.
"Достопамятное изречение! Его следовало бы изобразить золотыми буквами на публичном столбе каждого
города. Следуя ему, сколько молодых людей от дверей училища возвратились бы прилично мыслящими и были бы пристойно живущими людьми: а то, не имея собственного рассудка и вникнув в бездну премудрости, но поняв ее превратно, губят потом себя и развращают других".
В
городе приискана была уже квартира, и сукно для киреи пана Галушкинского было куплено цветом, какого он желал.
— Какому комиссару? Подите себе с ним в болото, а слушайте меня. Всего этого отпустите сколько надобно для детей. Они завтра переедут в
город учиться в школах.
Однако же это происшествие не удержало бы нас от поездки в
город; но случилось нечто еще страннее.
Батенька и мы все много смеялись несчастью домине инспектора, одни маменька ужасно сердито смотрели, не из сожаления к убытку «Галушки», а опасаясь, что батенька из жалости"к этому дурню" — так они его часто называли — наберут ему вновь столько же сукна. Так и вышло. Единственно в пику маменьке батенька послали в
город за сукном, и пока его привезли, мы это время наслаждалися домашнею жизнию.
Чтобы недолго рассказывать, нас, собравши, отправили в повозке в
город.
— Скажите, пожалуйте, реверендиссиме домине Галушкинский, где же
город и наше училище? Вы говорили нам, что где небо соединено с землею, там и конец вселенной. Вон, далеко, очень видно, что небо сошлось с землею, ergo, там конец миру; но на этом расстоянии я не вижу
города. Где же он! Туда ли мы едем?
Итак, на этом-то пространстве, которое мы переезжаем до края вселенной, встретится нам
город, в коем наше училище…
Близко ли, далеко ли отстоял
город; скоро ли, не скоро, — но нас довезли и расположили на квартире у какого-то обывателя. Квартира была со всеми удобствами и весьма близко от училища. Бабуся, прибыв прежде нас, расположилась со своим хозяйством и употчевала нас ужином вкусным, жирным, изобильным. Спасибо ей! Она была мастерица своего дела.
Ходя по рынку, не решайтеся ничего своровать; а наипаче вы, домине Павлуся, имеющие к тому великую наклонность: здесь не село, а
город; треклятая полиция тотчас вмешается.
В
городе, в меланхоличные часы, домине Галушкинский поигрывал на гуслях, как-то им приобретенных и на которых он мастерски разыгрывал восемнадцать штучек. Пробуя меня, по части учения, в том и другом, он вздумал; не возьмусь ли я хоть на гуслях играть? И принялся испытывать"мое дарование. И что ж? Я взялся, понял и выигрывал целых пять штучек и половину шестой, и все очень исправно и без запинки, а особливо отлично гудели у меня басы, минут пять не умолкая.
Брат Петрусь дал волю геройскому своему духу: завел кулачные бои, для примера сам участвовал, показывал правила, занятые им на кулачных боях в
городе во время учения в школах, ободрял храбрейших.
Я должен был отправляться в
город для продолжения так удачно начатого учения.
А не больше, как мои дети, и в том же
городе училися; только и разницы, что не в том училище, где я.
Нечего делать, Трушко, поезжай с Галушкою еще в
город, да не учись там, а так только побудь; я Галушке подарю еще холста, так он будет тебя нежить; а я тут притворюсь больною, пошлют за вами, и я уже до тех пор не встану, пока не вымучу у Мирона Осиповича, чтобы тебя женил.
Нечего же плакать, Трушко (при маменькиных словах я плакал навзрыд, не от восторга, что скоро женюсь на Тетясе, предмете моего сердца, но что должен еще ехать в
город и продолжать это проклятое ученье); потерпи немножко, — зато после навсегда свободен будешь.
Лечили батеньку и знахари, и даже лекарь из
города — все ничего.
Да что долго рассказывать! Таким побытом я объездил все домы в окружности верст на пятьдесят; где только прослышивал, что есть панночки или барышни, везде являлся, везде проговаривал свой диалог… и если бы из всех полученных мною тыкв вымостить дорогу, то стало бы от нашего
города Хорола до самого Киева. Конечно, это риторическая фигура, но все я пропасть получил тыкв, до того, что меня в околотке прозвали"арбузный паныч". Известно, что у нас тыква зовется арбузом.
А я буду, поживу, и как, верно, там не без барышень, а власть Амура так же владычествует, как и в наших
городах, то еще которая влюбится в меня, и, не быв так образована, как наши деревенские, не рассчитывая вдаль, выйдет за меня, хотя и не получившего еще имения.
Мой Горб-Маявецкий, кроме моего дела, имел еще несколько и других, по которым взялся хлопотать в Санкт-Петербурге, и потому он, имея надобность заезжать в другие
города, поехал особо, а для меня приискал извозчика и подрядил его довезти меня до Санкт-Петербурга за условленную плату.
Выехал я, наконец, в путь с Кузьмою и начал вояж благополучно. Скоро увидел, что не нужно было обременять себя таким множеством съестного. Везде по дороге были села и
города, следовательно, всего можно было купить; >но Кузьма успокоил меня поговоркою:"Запас беды не чинит, — не на дороге, так на месте пригодится". Однако же, от летнего времени, хлеб пересох, а прочее все испортилось, и мы должны были все кинуть. Находили, однако же, все нужное по дороге, и Кузьма всегда приговаривал:"Абы гроши — все будет".
Много важных и больших
городов я проехал, не видав их. Благодетельный берлин много мне сокращал пути. Он висел на пассах — рессор тогда не было и качался, точно люлька. Только лишь я в него, тронулись с места, я и засыпаю до ночлега. Мы откатывали в день верст по пятидесяти.
Не знаю наверное, в которой губернии — я много их проезжал — а помню, что в
городе Туле, когда извозчик поспешал довезти нас до своего знакомого постоялого двора, при проезде через одну улицу, из двора выбегает человек и начинает просить нас заехать к ним во двор. Я призадумался было и рассуждал, почему он меня знает и на что я ему? Но человек просил убедительно сделать милость, не отказать, — будете-де после благодарить.
Когда проезжаем, было, через какой
город, то я и начну трунить над Кузьмою и кричу ему:"Смотри, Кузьма, не зовут ли нас куда в гости, так заворачивай…"
Таким побитом мы докатили до Москвы. Вот
город, так так! Три наших
города Хорола слепить вместе, так еще не поровняется. А сколько там любопытного, замечательного! Вообразите, что в нескольких местах лежат на скамьях, столах и проч. хлебы, калачи, пироги и всякой всячины съестной, и все это в один день раскупится, съестся — это на удивление!
Занимаясь такими мыслями, я проехал Москву, не заметив более ничего. Впрочем,
город беспорядочный! Улиц пропасть, и куда которая ведет, ничего не понимаешь! Бог с нею! Я бы соскучил в таком
городе.
Долго ли мы ехали, не знаю, как Кузьма будит меня и кричит:"Приехали —
город!""Что
город, это я вижу, — сказал я, зевая и вытягиваясь, — а приехали ли мы, об этом узнаю, расспросивши прежде, что это за
город".
Должно полагать, что Горб-Маявецкий, поверенный мой, предварил, сюда писавши, что я еду, потому что всех въезжающих расспрашивали, кто и откуда едет, и когда дошла очередь до меня, то заметно, что чиновник, остановивший всех при въезде в
город, обрадовался, узнав мое имя.
Усмехнувшись, когда я объяснил, что я подпрапоренко, регулярной армии отставной господин капрал, Трофим Миронов сын Халявский — он записывал, а я, между тем, дабы показать ему, что я бывал между людьми и знаю политику, начал ему рекомендоваться и просил его принять меня в свою аттенцию и, по дружбе, сказать чисто и откровенно, в какой
город меня привезли?
— Ну, ступайте же себе в
город скорее. Таких молодцов скоро все узнают.
— То-таки узнают, — сказал я, сел в берлин и въехал в
город…
Итак, это
город Санкт-Петербург, что в календаре означен под именем «столица». Я въезжаю в него, как мои сверстники, товарищи, приятели и соседи не знают даже, где и находится этот
город, а я не только знаю, вижу его и въезжаю в него."Каков
город?" — будут у меня расспрашивать, когда я возвращусь из вояжа. И я принялся осматривать
город, чтоб сделать свое замечание.
Не видав никого важнее и ученее, как домине Галушкинский, я почитал, что он всех важнее и ученее; но, увидев реверендиссима начальника училища, я увидел, что он цаца, а домине Галушкинский против него — тьфу! Так и Петербург против прочих
городов. Искренно скажу, я подобного от самого Хорола не видал. Вот мое мнение о Петербурге, так и мною уже называемом, когда я узнал, что это все одно.
— Куда нам в этакую даль? — вскричал я, видя, что уже стемнело, и знав, по перочинным ножичкам, что подписанный на них Лондон —
город чужой и не в нашем государстве: так можно ли пускаться в него к ночи?
Во весь переезд я все рассуждал:"этих людей не поймешь: у них Санкт-Петербург и Петербург — все равно; трактир и
город Лондон — все едино. Не там ли, может, ножички делают?.."
А Кузьма, идучи пешком возле берлина, заглядывая в окно, все твердил мне:"Берегитесь, панычу, пуще всего, чтоб в этом
городе не попасть в руки туляка".
"Хитрый
город! Любит деньги!" — сказал я Кузьме; а он мне отвечал:"Нешто!"
— Наперед объявляют, что ничего даром не дают, а все за деньги, сказал я. — Хитрый, хитрый
город: любит деньги!
Отдохнувши хорошенько, я, нарядившись поприличнее, приказал нанять лошадей в мой берлин и поехал осматривать
город.
Не могу умолчать, как мгновенно весь
город узнал о моем приезде.
Или чиновник, записавший приезд мой, оповестил жителей, или видевшие меня въезжающего узнали о моем пребывании — только весь
город подвинулся ко мне.