Петруся, как я и сказал, удивительно преуспевал в чтении; после трех
лет ученья не было той книги церковной печати, которой бы он не мог разобрать, и читал бойко.
Неточные совпадения
— И не говорите мне: все равно! Вы, конечно, глава; но я же не раба ваша, а подружие. В чем другом я вам повинуюся, но в детях — зась! Знайте: дети не ваши, а наши. Петрусь на осьмом
году, Павлусе не вступно семь
лет, а Трушку (это я) что еще? — только стукнуло шесть
лет. Какое ему
ученье? Он без няньки и пробыть не может. А сколько грамоток истратится, покуда они ваши дурацкие, буки да веди затвердят. Да хотя и выучат что, так, выросши, забудут.
Наконец, пришло наше к нам. Не увидели, как и
год прошел. Перед покровым-днем призван был наш стихарный дьячок, пан Тимофтей Кнышевский, и спрошен о времени, когда пристойнее начинать
учение детей.
Пан полковник, хотя кушал индейку, начиненную сарацинским пшеном с изюмом, до того прельстился нашим пением, что, забыв, что он за столом, начал нам подтягивать басом, довольно приятно, хотя за жеванием не разводил губ, причем был погружен в глубокие мысли, чаятельно вспомнил свои молодые
лета,
учение в школе и таковое же пение.
Но будем продолжать. Тут увидите, какая разница последовала в течение двадцати пяти
лет, и что я должен был вытерпеть, определяя в
учение Миронушку, Егорушку, Савушку, Фомушку и Трофимушку, любезнейших сыновей моих.
А того батенька и не рассудили, что это были святки, праздники — какое тут
учение? можно ли заниматься делом? надобно гулять, должно веселиться; святки раз в
году; не промориться же в такие дни над книгами! чудные эти старики! им как придет какая мысль, так они и держатся ее, — так и батенька поступили теперь: укрепясь в этой мысли, начали раздражаться гневом все более и более, и придумывали, как наказать детей?
— Я тоже отдал дань времени, — продолжал Попов, выковыривая пепел из трубки в пепельницу. — Пять месяцев тюрьмы, три года ссылки. Не жалуюсь, ссылка — хороший добавок
годам учения.
Но такого человека, который бы пожалел его, не нашлось ни одного во всё то время, когда он, как зверок, жил в городе свои
года ученья и, обстриженный под гребенку, чтоб не разводить вшей, бегал мастерам за покупкой; напротив, всё, что он слышал от мастеров и товарищей с тех пор, как он живет в городе, было то, что молодец тот, кто обманет, кто выпьет, кто обругает, кто прибьет, развратничает.
Но у меня ничего этого нет, и я еще очень живо помню, как в
годы учения приходилось мне бегать по гостиному двору и из двух подовых пирогов, которые продаются на лотках официянтами в белых галстуках, составлять весь обед свой…
Неточные совпадения
Цыфиркин. Пиши, ваше благородие. За
ученье жалуете мне в
год десять рублев.
Кутейкин. Нет, милостивый господин, мой счетец зело не мал. За полгода за
ученье, за обувь, что истаскал в три
года, за простой, что сюда прибредешь, бывало, по-пустому, за…
— Пусть драпировка, — продолжала Вера, — но ведь и она, по вашему же
учению, дана природой, а вы хотите ее снять. Если так, зачем вы упорно привязались ко мне, говорите, что любите, — вон изменились, похудели!.. Не все ли вам равно, с вашими понятиями о любви, найти себе подругу там в слободе или за Волгой в деревне? Что заставляет вас ходить целый
год сюда, под гору?
Что же до характера моей матери, то до восемнадцати
лет Татьяна Павловна продержала ее при себе, несмотря на настояния приказчика отдать в Москву в
ученье, и дала ей некоторое воспитание, то есть научила шить, кроить, ходить с девичьими манерами и даже слегка читать.
Но мало того, что Нехлюдов знал это, он знал и то, что это было несправедливо и жестоко, и знал это со времен студенчества, когда он исповедывал и проповедывал
учение Генри Джорджа и на основании этого
учения отдал отцовскую землю крестьянам, считая владение землею таким же грехом в наше время, каким было владение крепостными пятьдесят
лет тому назад.