Неточные совпадения
Я, Д-503, строитель «Интеграла», — я только
один из математиков Единого Государства. Мое привычное к
цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю — точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет — верю и знаю.
Скрижаль… Вот сейчас со стены у меня в комнате сурово и нежно в глаза мне глядят ее пурпурные на золотом поле
цифры. Невольно вспоминается то, что у древних называлось «иконой», и мне хочется слагать стихи или молитвы (что
одно и то же. Ах, зачем я не поэт, чтобы достойно воспеть тебя, о Скрижаль, о сердце и пульс Единого Государства.
Щелк нумератора — и
цифры: R-13. Пусть, я даже рад: сейчас
одному мне было бы…
Отчего — ну отчего целых три года я и О — жили так дружески — и вдруг теперь
одно только слово о той, об… Неужели все это сумасшествие — любовь, ревность — не только в идиотских древних книжках? И главное — я! Уравнения, формулы,
цифры — и… это — ничего не понимаю! Ничего… Завтра же пойду к R и скажу, что —
И вдруг… Бывает: уж весь окунулся в сладкий и теплый сон — вдруг что-то прокололо, вздрагиваешь, и опять глаза широко раскрыты… Так сейчас: на полу в ее комнате затоптанные розовые талоны, и на
одном: буква Ф и какие-то
цифры… Во мне они — сцепились в
один клубок, и я даже сейчас не могу сказать, что это было за чувство, но я стиснул ее так, что она от боли вскрикнула…
Неточные совпадения
[Апокалипсические
цифры — мистическое число (три шестерки), которым обозначалось в Апокалипсисе (
одной из книг Нового Завета) имя антихриста.]
Тут почему-то вспомнилась поговорка: «
Один — с сошкой, семеро — с ложкой», сказка «О семи Семионах, родных братьях».
Цифра семь разбудила десятки мелких мыслей, они надоедали, как мухи, и потребовалось значительное усилие, чтоб вернуться к «Вехам».
«Вероятно, какой-нибудь нищий, — подумал Самгин. — Еще
один Тагильский, помешанный на
цифрах».
Между тем затеяли пирушку, пригласили Райского, и он слышал
одно: то о колорите, то о бюстах, о руках, о ногах, о «правде» в искусстве, об академии, а в перспективе — Дюссельдорф, Париж, Рим. Отмеривали при нем года своей практики, ученичества, или «мученичества», прибавлял Райский. Семь, восемь лет — страшные
цифры. И все уже взрослые.
Зато, если задето его самолюбие, затронуты нервы, тогда он
одним взглядом в книгу как будто снимет фотографию с урока, запомнит столбцы
цифр, отгадает задачу — и вдруг блеснет, как фейерверк, и изумит весь класс, иногда и учителя.