Неточные совпадения
В этот момент, когда глухой занавес окончательно готов был отделить от меня весь этот прекрасный мир, я увидел: невдалеке, размахивая розовыми руками-крыльями, над зеркалом мостовой
скользила знакомая, громадная
голова. И знакомый, сплющенный голос...
Там, наверху, над
головами, над всеми — я увидел ее. Солнце прямо
в глаза, по ту сторону, и от этого вся она — на синем полотне неба — резкая, угольно-черная, угольный силуэт на синем. Чуть выше летят облака, и так, будто не облака, а камень, и она сама на камне, и за нею толпа, и поляна — неслышно
скользят, как корабль, и легкая — уплывает земля под ногами…
Но я не дал ей кончить, торопливо втолкнул
в дверь — и мы внутри,
в вестибюле. Над контрольным столиком — знакомые, взволнованно-вздрагивающие, обвислые щеки; кругом — плотная кучка нумеров — какой-то спор,
головы, перевесившиеся со второго этажа через перила, — поодиночке сбегают вниз. Но это — потом, потом… А сейчас я скорее увлек О
в противоположный угол, сел спиною к стене (там, за стеною, я видел:
скользила по тротуару взад и вперед темная, большеголовая тень), вытащил блокнот.
Неточные совпадения
В глазах у меня потемнело,
голова закружилась, я сжал ее
в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея,
скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег», — и стрелою выскочила из комнаты.
Все это неясно и мигом
скользнуло в его
голове.
— Боже! — воскликнул он, — да неужели ж, неужели ж я
в самом деле возьму топор, стану бить по
голове, размозжу ей череп… буду
скользить в липкой теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью… с топором… Господи, неужели?
На стене, по стеклу картины,
скользнуло темное пятно. Самгин остановился и сообразил, что это его
голова, попав
в луч света из окна, отразилась на стекле. Он подошел к столу, закурил папиросу и снова стал шагать
в темноте.
— Что тебе, леший, не спится? — сказала она и, согнув одно бедро,
скользнула проворно мимо его, — бродит по ночам! Ты бы хоть лошадям гривы заплетал, благо нет домового! Срамит меня только перед господами! — ворчала она, несясь, как сильф, мимо его, с тарелками, блюдами, салфетками и хлебами
в обеих руках, выше
головы, но так, что ни одна тарелка не звенела, ни ложка, ни стакан не шевелились у ней.