Приземистые, старенькие домики и сугробы снега,
пустынное небо над ними и ледяная луна — все на минуту показалось зелененьким, покрытым плесенью, гнилым.
Игнатий оглянулся кругом, бросил взгляд на безоблачное,
пустынное небо, где в полной неподвижности висел раскаленный солнечный диск, — и тут только ощутил ту глубокую, ни с чем не сравнимую тишину, какая царит на кладбищах, когда нет ветра и не шумит омертвевшая листва.
Неточные совпадения
Люблю тебя, Петра творенье, // Люблю твой строгий, стройный вид, // Невы державное теченье, // Береговой ее гранит, // Твоих оград узор чугунный, // Твоих задумчивых ночей // Прозрачный сумрак, блеск безлунный, // Когда я в комнате моей // Пишу, читаю без лампады, // И ясны спящие громады //
Пустынных улиц, и светла // Адмиралтейская игла, // И, не пуская тьму ночную // На золотые
небеса, // Одна заря сменить другую // Спешит, дав ночи полчаса.
Им сопутствуют иногда жены — и все переносят: ездят верхом, спят если не в поварнях, так под открытым
небом, и живут по многим месяцам в
пустынных, глухих уголках, и не рассказывают об этом, не тщеславятся.
Приближались сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и имело теперь безжизненный и
пустынный вид. Горы спускались в синюю дымку вечернего тумана и казались хмурыми. По мере того как становилось темнее, ярче разгоралось на
небе зарево лесного пожара. Прошел час, другой, а Дерсу не возвращался. Я начал беспокоиться.
На берег
пустынный, на старые серые камни // Осеннее солнце прощально и нежно упало. // На темные камни бросаются жадные волны // И солнце смывают в холодное синее море. // И медные листья деревьев, оборваны ветром осенним, // Мелькают сквозь пену прибоя, как пестрые мертвые птицы, // А бледное
небо — печально, и гневное море — угрюмо. // Одно только солнце смеется, склоняясь покорно к закату.
Точно птицы в воздухе, плавают в этой светлой ласковой воде усатые креветки, ползают по камню раки-отшельники, таская за собой свой узорный дом-раковину; тихо двигаются алые, точно кровь, звезды, безмолвно качаются колокола лиловых медуз, иногда из-под камня высунется злая голова мурены с острыми зубами, изовьется пестрое змеиное тело, всё в красивых пятнах, — она точно ведьма в сказке, но еще страшней и безобразнее ее; вдруг распластается в воде, точно грязная тряпка, серый осьминог и стремительно бросится куда-то хищной птицей; а вот, не торопясь, двигается лангуст, шевеля длиннейшими, как бамбуковые удилища, усами, и еще множество разных чудес живет в прозрачной воде, под
небом, таким же ясным, но более
пустынным, чем море.