Еще волосок; пауза; тихо; пульс. Затем — как по знаку какого-то сумасшедшего дирижера — на всех трибунах сразу треск, крики, вихрь взвеянных бегом юниф, растерянно мечущиеся фигуры Хранителей, чьи-то каблуки в воздухе перед самыми моими глазами — возле каблуков чей-то широко раскрытый, надрывающийся от неслышного
крика рот. Это почему-то врезалось острее всего: тысячи беззвучно орущих ртов — как на чудовищном экране.
Неточные совпадения
И — женский
крик, на эстраду взмахнула прозрачными крыльями юнифа, подхватила ребенка — губами — в пухлую складочку на запястье, сдвинула на середину стола, спускается с эстрады. Во мне печатается: розовый — рожками книзу — полумесяц
рта, налитые до краев синие блюдечки-глаза. Это — О. И я, как при чтении какой-нибудь стройной формулы, — вдруг ощущаю необходимость, закономерность этого ничтожного случая.
С тех пор прошли уже почти сутки, все во мне уже несколько отстоялось — и тем не менее мне чрезвычайно трудно дать хотя бы приближенно-точное описание. В голове как будто взорвали бомбу, а раскрытые
рты, крылья,
крики, листья, слова, камни — рядом, кучей, одно за другим…
Не отрывая глаз от кривеющей все больше усмешки, я уперся руками о край стола, медленно, медленно вместе с креслом отъехал, потом сразу — себя всего — схватил в охапку — и мимо
криков, ступеней,
ртов — опрометью.
Неточные совпадения
Глубже и крепче всего врезался в память образ дьякона. Самгин чувствовал себя оклеенным его речами, как смолой. Вот дьякон, стоя среди комнаты с гитарой в руках, говорит о Лютове, когда Лютов, вдруг свалившись на диван, — уснул, так отчаянно разинув
рот, как будто он кричал беззвучным и тем более страшным
криком:
Солдаты начали мужика бить; я был сержантом той
роты, которой были солдаты, прилучился тут; прибежал на
крик мужика и его избавил от побой; может быть, чего и больше, но вперед отгадывать нельзя.
Глухой, сдержанный плач, вдруг перешедший в
крик, раздался в часовне: «Ох, Женечка!» Это, стоя на коленях и зажимая себе
рот платком, билась в слезах Манька Беленькая. И остальные подруги тоже вслед за нею опустились на колени, и часовня наполнилась вздохами, сдавленными рыданиями и всхлипываниями…
— Так ее, стерву старую! — раздался злорадный
крик. Что-то черное и красное на миг ослепило глаза матери, соленый вкус крови наполнил
рот.
Врезался наконец в головную
роту — суматоха,
крик, безобразие.