Неточные совпадения
Он взял за руку
француза и, отойдя к окну, сказал ему вполголоса несколько слов. На лице офицера не заметно было ни малейшей перемены; можно было подумать, что он разговаривает с знакомым человеком о хорошей погоде или дожде. Но пылающие щеки защитника европейского образа войны, его беспокойный, хотя гордый и решительный вид — все доказывало, что дело
идет о назначении места и времени для объяснения, в котором красноречивые фразы и логика ни к чему не служат.
— Тогда я носил мундир, mon cher! А теперь во фраке хочу посибаритничать. Однако ж знаешь ли, мой друг? Хоть я не очень скучаю теперешним моим положением, а все-таки мне было веселее, когда я служил. Почему знать? Может быть, скоро понадобятся офицеры; стоит нам поссориться с
французами… Признаюсь, люблю я этот милый веселый народ; что и говорить, славная нация! А как подумаешь, так надобно с ними порезаться: зазнались, разбойники! Послушай, Вольдемар: если у нас будет война, я
пойду опять в гусары.
— C'est une folle! [Это сумасшедшая! (франц.)] — сказала Лидина. — Представьте себе, я сейчас получила письмо из Москвы от кузины; она пишет ко мне, что говорят о войне с
французами. И как вы думаете? ей пришло в голову, что вы
пойдете опять в военную службу. Успокойте ее, бога ради!
— Почему знать? — отвечал со вздохом Рославлев, — По крайней мере я почти уверен, что долго еще не буду ее мужем. Скажите, могу ли я обещать, что не
пойду служить даже и тогда, когда
французы внесут войну в сердце России?
— На что не решится этот баловень фортуны, этот надменный завоеватель, ослепленный собственной своей
славою? Куда не
пойдут за ним
французы, привыкшие видеть в нем свое второе провидение?
Французы!.. Я знаю человека, которого ненависть к
французам казалась мне отвратительною: теперь я начинаю понимать его.
— Я не думаю, однако ж, чтоб
французы решились
идти в средину России, — заметил предводитель. — Карл Двенадцатый испытал под Полтавою, как можно в одно сражение погубить всю свою военную
славу.
— Султана?.. и его отдам!.. Нет, Николай Степанович, нет! На нем сам
пойду под
француза. Умирать — так умирать обоим вместе!
—
Слава богу! насилу-то и мы будем атаковать. А то, поверишь ли, как надоело! Toujours sur la défensive [Всегда в обороне (франц.)] — тоска, да и только. Ого!.. кажется, приказание уж исполняется?.. Видишь, как подбавляют у нас стрелков?.. Черт возьми! да это батальный огонь, а не перестрелка. Что ж это
французы не усиливают своей цепи?.. Смотри, смотри!.. их сбили… они бегут… вон уж наши на той стороне… Ай да молодцы!
—
Слава богу! Итак, этот
француз не совсем еще задушил в ней совесть!
— И, врешь! я совершенно здоров; но мне душно… здесь все так тихо, мертво… В Москву, скорей в Москву!.. Там наши войска, там скоро будут
французы… там, на развалинах ее, решится судьба России… там… Да, Егор! там мне будет легче…
Пошел!..
Меж тем небольшой отряд, наделавший так много тревоги, приблизился к мосту; впереди
шло человек пятьсот безоружных
французов, и не удивительно, что они перепугали народ.
— Славно! — закричал Сборской. — Смотри, Зарецкой, больше пить, чтоб
французам ни капли не осталось. — Ну, Федот, отпирай ворота!
Пойдем, братец! Делать нечего, займем парадные комнаты.
— Я вышел сегодня из Перервы, а куда
иду, еще сам не знаю. Вот изволите видеть, господин офицер: меня забирает охота подраться также с
французами.
— А что за суматоха
идет по улицам! Умора, да и только.
Французы, как угорелые кошки, бросаются из угла в угол. Они от огня, а он за ними; примутся тушить в одном месте, а в двадцати вспыхнет! Да, правда, и тушить-то нечем: ни одной трубы в городе не осталось.
Как теперь помню, добрая старушка всякой раз крестилась и говорила со слезами: «
Слава богу! я знала наперед, что в Сашеньке будет путь!» Чему ж после этого удивляться, что меня приняли за
француза?
— Как мы
шли назад, — сказал отставной солдат, — так наткнулись в лесу на
французов, на тех ли самых, на других ли — лукавый их знает!
Так говорит сам Наполеон, так говорят почти все французские писатели; а есть люди (мы не скажем, к какой они принадлежат нации), которые полагают, что французские писатели всегда говорят правду — даже и тогда, когда уверяют, что в России нет соловьев; но есть зато фрукт величиною с вишню, который называется арбузом; что русские происходят от татар, а венгерцы от славян; что Кавказские горы отделяют Европейскую Россию от Азиатской; что у нас знатных людей обыкновенно венчают архиереи; что ниема глебониш пописко рюскоф — самая употребительная фраза на чистом русском языке; что название славян происходит от французского слова esclaves [рабы] и что, наконец, в 1812 году
французы били русских, когда
шли вперед, били их же, когда бежали назад; били под Москвою, под Тарутиным, под Красным, под Малым Ярославцем, под Полоцком, под Борисовым и даже под Вильною, то есть тогда уже, когда некому нас было бить, если б мы и сами этого хотели.
Надобно вам сказать, что с этой стороны дорога к неприятельским аванпостам
идет по узкому и высокому валу; налево подле него течет речка Родауна, а по правую сторону расстилаются низкие и обширные луга Нидерланда, к которому примыкает Ора, городское предместие, занятое
французами.
Бывало, обыкновенно
французы переговорят всех, и тут-то
пойдут россказни о большой армии, о победах Наполеона, о пожаре московском.
Я видела русских и не жила уже с
французами; но когда прошел весь день и вся ночь в тщетном ожидании, что нам позволят
идти далее, когда сын мой ослабел до того, что перестал даже плакать, когда я напрасно прикладывала его к иссохшей груди моей, то чувство матери подавило все прочие; дитя мое умирало с голода, и я не могла помочь ему!..
«Господа! — сказал я, — если мы точно
французы, то вот что должны сделать: отвергнуть с презрением обидное предложение неприятеля, подорвать все данцигские укрепления, свернуть войско в одну густую колонну, ударить в неприятеля, смять его,
идти на Гамбург и соединиться с маршалом Даву».
В тысяче политических книжонок наперерыв доказывали, что мы никогда не были победителями, что за нас дрался холод, что
французы нас всегда били, и благодаря нашему смирению и русскому обычаю — верить всему печатному, а особливо на французском языке — эти письменные ополчение против нашей военной
славы начинали уже понемножку находить отголоски в гостиных комнатах большого света.
Неточные совпадения
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в
славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. //
Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не день, не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Воспламенившись, Катерина Ивановна немедленно распространилась о всех подробностях будущего прекрасного и спокойного житья-бытья в Т…; об учителях гимназии, которых она пригласит для уроков в свой пансион; об одном почтенном старичке,
французе Манго, который учил по-французски еще самое Катерину Ивановну в институте и который еще и теперь доживает свой век в Т… и, наверно,
пойдет к ней за самую сходную плату.
— Сейчас, — сказала она, а квартирант и нахлебник ее продолжал торопливо воздавать
славу Франции, вынудив Веру Петровну напомнить, что Тургенев был другом знаменитых писателей Франции, что русские декаденты — ученики
французов и что нигде не любят Францию так горячо, как в России.
— Нет, вы обратите внимание, — ревел Хотяинцев, взмахивая руками, точно утопающий. — В армии у нас командуют остзейские бароны Ренненкампфы, Штакельберги, и везде сколько угодно этих бергов, кампфов. В средней школе — чехи. Донской уголь —
французы завоевали. Теперь вот бессарабец-царанин
пошел на нас: Кассо, Пуришкевич, Крушеван, Крупенский и — черт их сосчитает! А мы, русские, — чего делаем? Лапти плетем, а?
Это было не очень приятно: он не стремился посмотреть, как работает законодательный орган Франции, не любил больших собраний, не хотелось
идти еще и потому, что он уже убедился, что очень плохо знает язык
французов.