Неточные совпадения
Мы, французы, любим пожить весело, сыплем деньгами, мы щедры, великодушны, и там, где нас
принимают с ласкою, никто не пожалуется
на бедность, но если мы вынуждены употреблять меры строгости, то целые государства исчезают при нашем появлении.
— Ах, боже мой! представьте себе, какая дистракция! [рассеянность! (от франц. distraction)] Я совсем забыла, что вы помолвлены. Теперь понимаю: вы едете к вашей невесте. О, это другое дело! Вам будет весело и в Москве, и в деревне, и
на краю света. L'amour embellit tout. [Любовь все украшает. (
Прим. автора)]
— Конечно, батюшка-с, конечно; только — не взыщите
на мою простоту — мне сдается, что и Наполеон-та не затеял бы к нам идти, если б не думал, что его
примут с хлебом да с солью.
— Кто и говорит, батюшка! Чуждаться и носить
на руках — два дела разные. Чтоб нам не держаться русской пословицы: как аукнется, так и откликнется!.. Как нас в чужих землях
принимают, так и нам бы чужеземцев
принимать!.. Ну, да что об этом говорить… Скажите-ка лучше, батюшка, точно ли правда, что Бонапартий сбирается
на нас войною?
— Не щеголеват, да покоен, матушка. А вон никак летит
на удалой тройке сосед Буркин. Экие кони!.. Ну, нечего сказать, славный завод! И откуда, разбойник, достал маток? Все чистой арабской породы! Вот еще кто-то… однако мне пора приодеться; а вы, барыни, ступайте-ка в гостиную да
принимайте гостей.
— Хорошо, ступайте с первой ротою, — сказал полковник, взглянув с приметным состраданием
на молодого офицера. — Вторая и первая рота — в стрелки! Зарядьев! вы
примите команду над всей нашей цепью… Барабанщик — поход!
Зарецкой с своим эскадроном
принял направо, а Рославлев пустился прямо через плотину, вдоль которой свистели неприятельские пули. Подъехав к мельнице, он с удивлением увидел, что между ею и мучным амбаром, построенным также
на плотине, прижавшись к стенке, стоял какой-то кавалерийской офицер
на вороной лошади. Удивление его исчезло, когда он узнал в этом храбром воине князя Блесткина.
— Не бойся, братец! Бой будет равный. Видишь, один эскадрон
принимает направо, прямехонько
на нас. Милости просим, господа! мы вас попотчеваем! Смотри, ребята! без приказа не стрелять, задним шеренгам передавать передней заряженные ружья; не торопиться и слушать команды. Господа офицеры! прошу быть внимательными. По первому взводу строй каре!
В самом деле, когда можно стало различать сквозь дым окружные предметы, Рославлев увидел, что неприятельской эскадрон, совершенно расстроенный,
принял направо, оставив
на одном месте более пятидeсяти убитыx лошадeй и coлдaт.
Был, батюшка, и
на их улице праздник: поили их, кормили, приголубливали, а теперь пора и в дубье
принять.
— Посмотрите, Зарядьев, — сказал он пехотному офицеру, — ведь нас
приняли за французов; а все ты виноват: твои пленные маршируют, как
на ученье.
Обогнали наших полков десять: одни идут
на Москву, другие обходом; а эскадрон-то, видно,
принял куда-нибудь в сторону — не изволите ли знать, ваше благородие?
Зарецкой поглядел с удивлением
на чудный наряд проезжего, которого по спензеру с золотыми погончиками
принял сначала за офицера.
— Да разве вы забыли, что этот татарин,
на мой вопрос: как
примут нас московские жители, отвечал, что вряд ли сделают нам встречу; но что освещение в городе непременно будет.
— И любви к отечеству, — перервал полковник. — Конечно, в этом вовсе не европейском поступке россиян есть что-то непросвещенное, дикое; но когда я вспомню, как
принимали нас в других столицах, и в то же время посмотрю
на пылающую Москву… то, признаюсь, дивлюсь и завидую этим скифам.
— Что можно сказать? Мне кажется,
на ваш вопрос отвечать очень легко: вероятно, этот гражданин более ненавидит врагов своего отечества, чем любит свой собственный дом. Вот если б московские жители выбежали навстречу к нашим войскам, осыпали их рукоплесканиями,
приняли с отверстыми объятиями, и вы спросили бы русских: какое имя можно дать подобным гражданам?.. то, без сомнения, им отвечать было бы гораздо затруднительнее.
У Зарецкого сердце замерло от ужаса; он взглянул с отвращением
на своих товарищей и замолчал. Весь отряд,
приняв направо, потянулся лесом по узкой просеке, которая вывела их
на чистое поле. Проехав верст десять, они стали опять встречать лесистые места и часу в одиннадцатом утра остановились отдохнуть недалеко от села Карачарова в густом сосновом лесу.
Зарецкой
приметил, что многие из них таскали за собой обывателей из простого народа,
на которых, как
на вьючных лошадей, накладывали мешки с картофелем, репою и другими огородными овощами.
— Здравствуй, Дюран! — сказал кто-то
на французском языке позади Зарецкого. — Ну что, доволен ли ты своей лошадью? — продолжал тот же голос, и так близко, что Зарецкой оглянулся и увидел подле себя кавалерийского офицера, который, отступя шаг назад, вскричал с удивлением: — Ах, боже мой! я ошибся… извините!.. я
принял вас за моего приятеля… но неужели он продал вам свою лошадь?.. Да! Это точно она!.. Позвольте спросить, дорого ли вы за нее заплатили?
Проехав благополучно поперек площади, покрытой неприятельскими солдатами, Зарецкой
принял направо и пустился вдоль средней Донской улицы,
на которой почти не было проходящих. Попадавшиеся им изредка французы не обращали
на них никакого внимания. Через несколько минут показались в конце улицы стены Донского монастыря, а вдали за ними гористые окрестности живописной Калужской дороги.
Рославлев, видя, что лошадь его издыхает, решился идти пешком по дороге, которая по всем
приметам должна была скоро вывести его
на жилое место.
(
Прим. автора.)] французы продолжали отстреливаться, а против нас,
на Бишефсберге, вдруг все замолкло; мы подошли поближе к турам, выглянули, и я в первый раз увидел вблизи этот грозный Бишефсберг, который, как громовая туча, заслонял от нас город.
Этот уродец объявил мне
на дурном французском языке, что парламентеров не
принимают, что велено по них стрелять и что я должен благодарить бога за то, что он не француз, а голландской подданный и всегда любил русских.
На третий день моего путешествия я опоздал несколько выехать из деревни, в которой господин шульц [староста (
Прим. автора.)], ревностный патриот и большой политик, вздумал угощать обеденным столом в моем единственном лице все русское войско.
Когда я вошел в комнату, гер бургомистр приподнялся
на свои ходули и, показав мне молча порожний стул,
принял снова положение, приличное своему высокому сану.
Хозяин
принял меня очень вежливо; но, казалось, смотрел с удивлением
на мои эполеты и офицерскую саблю с серебряным темляком.
В продолжение этих слов лицо ложного купца
приняло свой обыкновенный холодный вид, глаза не выражали никакого внутреннего волнения; казалось, он продолжал спокойно давно начатый разговор; и когда двери комнаты отворились, он даже не повернул головы, чтоб взглянуть
на входящего Шамбюра вместе с капитаном Рено.