Неточные совпадения
— Но
кто тебе сказал, что я несчастлив? — перервал с улыбкою Рославлев.
—
Кто?.. да на что ты походишь с тех пор, как съездил в деревню, влюбился, помолвил и собрался жениться? И, братец! черт ли в этом счастии, которое сделало тебя из веселого малого каким-то сентиментальным меланхоликом.
— Покорно благодарю!.. То есть: я не способен любить, я человек бездушной… Не правда ли?.. Но дело не о том. Ты тоскуешь о своей Полине.
Кто ж тебе мешает лететь в ее страстные объятия?.. Уж выпускают ли тебя из Петербурга? Не задолжал ли ты, степенный человек?.. Меня этак однажды продержали недельки две лишних в Москве… Послушай! если тебе надобно тысячи две, три…
—
Кто и говорит, батюшка! Конечно, стол не ахти мне; но не погневайтесь: я и в здешнем обеде большого деликатеса не вижу. Нет, воля ваша! Френзель зазнался. Разве не замечаете, что у него с каждым днем становится меньше посетителей? Вот, например, Степан Кондратьевич: я уж его недели две не вижу.
— Поесть? Нет, сударь, не пойдет еда на ум, когда с нашей стороны, — как я уже имел честь вам докладывать, — легло тридцать тысяч и не осталось ни одного генерала:
кто без руки,
кто без ноги. А главнокомандующего, — прибавил Степан Кондратьевич вполголоса, — перешибло пополам ядром, вместе с лошадью.
— Разбойник! — повторил Рославлев прерывающимся от нетерпения и досады голосом. — И вы смеете называть разбойником того,
кто защищает своего государя, отечество, свою семью…
— И полно, mon cher! дело обойдется без кровопролития. Если бы каждая трактирная ссора кончалась поединком, то давно бы все рестораторы померли с голода. И
кто дерется за политические мнения?
— А что всего любопытнее, — продолжал Радугин, — так это то, что, по рассказам, громче всех кричали: «Ай да молодец! спасибо ему!» — как вы думаете,
кто? Мужики? Нет, сударь! порядочные и очень порядочные люди!
—
Кто вы? — спросил офицер, опустив свой пистолет.
— Добро бы жена, — отвечал детина, — а то черт знает
кто — нелегкая бы его взяла, проклятого!
— И полно!
кому вынести? Небось, рассказывай!..
У нас мужик и шапки ни перед
кем не ломает; знай себе одного Бонапарта, да и все тут!» — «А
кто этот Бонапарт, батюшка?» — спросил я.
«Вестимо,
кто: наш хранцузской царь.
— Ну да! А ты, Андрей, с дуру-та уши и развесил. Бонапарт? Да знаете ли, православные,
кто такой этот Бонапарт! Иль никто из вас не помнит, что о нем по всем церквам читали? Ведь он антихрист!
— Видно, брат, земля голодная — есть нечего. Кабы не голод, так черт ли
кого потащит на чужую сторону! а посмотри-ка, сколько их к нам наехало: чутьем знают, проклятые, где хлебец есть.
— Знать, нужда пристигла: спешат в Москву. Седой-то больно тоскует! всю дорогу проохал. А
кто у вас едет?
Эх, сударь! вы молоды, так не знаете, каково расставаться с тем, с
кем прожил сорок лет душа в душу.
Не тот сирота, батюшка, у
кого нет только отца и матери; а тот,
кто пережил и родных и приятелей,
кому словечка не с
кем о старине перемолвить,
кто, горемычный, и на своей родине, как на чужой стороне.
—
Кто и говорит, батюшка! Чуждаться и носить на руках — два дела разные. Чтоб нам не держаться русской пословицы: как аукнется, так и откликнется!.. Как нас в чужих землях принимают, так и нам бы чужеземцев принимать!.. Ну, да что об этом говорить… Скажите-ка лучше, батюшка, точно ли правда, что Бонапартий сбирается на нас войною?
— Видит бог, нет, батюшка! И ко мне, случалось, забегали с кулечками:
кто голову сахару,
кто фунтик чаю; да я, бывало, так турну со двора, что насилу ноги уплетут.
Бывало, идешь гоголем по улице, побрякиваешь себе шпорами да постукиваешь саблею;
кто ни попался — шапку долой да в пояс!
Кто-то в белом платье высунулся до половины из окна и смотрит ему навстречу…
— Полно врать, братец! Все это глупые приметы. Ну что имеет общего поп с охотою? Конечно, и я не люблю, когда тринадцать сидят за столом, да это другое дело. Три раза в моей жизни случалось, что из этих тринадцати человек
кто через год,
кто через два,
кто через три, а непременно умрет; так тут поневоле станешь верить.
— Знаешь ли, сестра! — примолвил вполголоса Ижорской, смотря вслед за Рославлевым, который вышел вместе с Полиною, — знаешь ли,
кто больше всех пострадал от этого несчастного случая? Ведь это он! Свадьба была назначена на прошлой неделе, а бедняжка Владимир только сегодня в первый раз поговорит на свободе с своей невестою. Не в добрый час он выехал из Питера!
— К
кому ты пишешь? — спросила Полина, не отвечая на вопрос своей сестры.
Глядя на эту коллекцию безвинных жертв, хозяин часто восклицал с гордостию: «
Кому другому, а мне Бюффон не надобен.
— Эх, милый! ну, конечно, запросто; а угостить все-таки надобно. Ведь я не
кто другой — не Ильменев же в самом деле! Ну что, Трошка?! — спросил он входящего слугу.
— Да
кто тебе сказал, что он выздоровел? с чего ты взял?.. Взможно ли — ни одного больного! Ну вот, господа, заводи больницы!.. ни одного больного!
— Ну, что тут спрашивать, дурачина! Вышел на улицу, да и хватай первого,
кто попадется: в больницу, да и все тут! Что в самом деле, барин я или нет?
— Ну, ступай! Ты смеешься, Сурской. Я и сам знаю, что смешно: да что ж делать? Ведь надобно ж чем-нибудь похвастаться. У соседа Буркина конный завод не хуже моего; у княгини Зориной оранжереи больше моих; а есть ли у
кого больница? Ну-тка, приятель, скажи? К тому ж это и в моде… нет, не в моде…
— Да, да! человеколюбивое! а эти заведения нынче в ходу, любезный. Почему знать?.. От губернатора пойдет и выше, а там… Да что загадывать; что будет, то и будет… Ну, теперь рассуди милостиво! Если б я стал показывать пустую больницу,
кого бы удивил? Ведь дом всякой выстроить может, а надпись сделать не фигура.
— А это
кто? посмотрите с правой стороны — как будто б в дилижансе?
—
Кто может предузнать, — отвечал Рославлев, — до чего дойдет ожесточение русских, когда в глазах народа убийство и мщение превратятся в добродетели, и всякое сожаление к французам будет казаться предательством и изменою.
Как русской, ты станешь драться до последней капли крови с врагами нашего отечества, как верноподданный — умрешь, защищая своего государя; но если безоружный неприятель будет иметь нужду в твоей помощи, то
кто бы он ни был, он, верно, найдет в тебе человека, для которого сострадание никогда не было чуждой добродетелью.
— Можно, мой друг, тому,
кто знает ее больше, чем ты.
Во-первых, тот,
кто не был сам во Франции, едва ли имеет право судить о французах.
— И, мой друг,
кому придет в голову, что у тебя больные по наряду? Перемешали надписи, вот и все тут.
— От
кого? — спросил Рославлев.
— Да с чем попало, — отвечал Буркин. — У
кого есть ружье — тот с ружьем; у
кого нет — тот с рогатиной. Что в самом деле!.. Французы-то о двух, что ль, головах? Дай-ка я любого из них хвачу дубиною по лбу — небось не встанет.
— Я уверен, — сказал предводитель, — что все дворянство нашей губернии не пожалеет ни достояния своего, ни самих себя для общего дела. Стыд и срам тому,
кто станет думать об одном себе, когда отечество будет в опасности.
—
Кто не может идти сам, — прибавил Буркин, — так пусть отдаст все, что у него есть.
— Нет, Николай Степанович, пей
кто хочет, а я не стану — душа не примет. Веришь ли богу, мне все французское так опротивело, что и слышать-то о нем не хочется. Разбойники!..
Но слова того,
кто один мог возбудить ото сна дремлющую Россию, пронеслись от берегов Вислы во все края обширной его империи.
Кто опишет с должным беспристрастием эту ужасную борьбу России с колоссом, который желал весь мир иметь своим подножием, которому душно было в целой Европе? Мы слишком близки к происшествиям, а на все великое и необычайное должно смотреть издалека. Увлекаясь современной славой Наполеона, мы едва обращаем взоры на самих себя. Нет, для русских 1812-го года и для Наполеона — потомство еще не наступило!
— Что это? Французы с ума сошли! — сказал Рославлев. — Да в
кого они стреляют?.. Ну, видно, у них много лишнего пороху.
И что говорить, конечно, накоротке хоть
кого оборвут, а как дело пойдет в оттяжку, так нет, брат, не жди пути!..
— Да, любезный, дело бывалое: и там, и сям, и в других прочих землях бывали;
кому другому, а нам не в диковинку… ходили в поход и в Немецию.
—
Кто вы? — спросил с удивлением Рославлев. — Ваш голос мне знаком; но здесь так тёмно…