Неточные совпадения
Ночь
была пасмурна, и серые шинели
солдат сливались совершенно с темной зеленью кустов, среди которых они стояли.
— Постой!.. Так точно… вот, кажется, за этим кустом говорят меж собой наши
солдаты… пойдем поближе. Ты не можешь себе представить, как иногда забавны их разговоры, а особливо, когда они уверены, что никто их не слышит. Мы привыкли видеть их во фрунте и думаем, что они вовсе не рассуждают. Послушай-ка, какие
есть между ними политики — умора, да и только! Но тише!.. Не шуми, братец!
— Не стыдно ли тебе, Владимир Сергеевич, так дурачиться? Ну что за радость, если тебя убьют, как простого
солдата? Офицер должен желать, чтоб его смерть
была на что-нибудь полезна отечеству.
Гусарской эскадрон примкнул к уланам, переправился, не
будучи преследуем неприятелем, через речку в то самое время, как Зарядьев, потеряв еще несколько
солдат, присоединился благополучно к своей колонне.
Через несколько минут отряд французских драгун проехал по большой дороге, которая
была шагах в десяти от наших путешественников.
Солдаты громко разговаривали между собою; офицеры смеялись; но раза два что-то похожее на проклятия, предметом которых, кажется,
была не Россия, долетело до ушей Зарецкого.
С приближением его к Москве число этих бродяг беспрестанно увеличивалось; близ Спасской заставы по всем огородам
были рассыпаны
солдаты всех наций.
Вместо улиц тянулись бесконечные ряды труб и печей, посреди которых от времени до времени возвышались полуразрушенные кирпичные дома; на каждом шагу встречались с ним толпы оборванных
солдат: одни, запачканные сажею, черные как негры, копались в развалинах домов; другие, опьянев от русского вина, кричали охриплым голосом: «Viva 1'еmpereur!» [Да здравствует император! (франц.)] — шумели и
пели песни на разных европейских языках.
Когда он подъехал к этой толпе, которая занимала всю ширину моста, то должен
был за теснотою приостановить свою лошадь подле двух гвардейских
солдат.
Зарецкой вошел на двор. Небольшие сени разделяли дом на две половины: в той, которая
была на улицу, раздавались громкие голоса. Он растворил дверь и увидел сидящих за столом человек десять гвардейских
солдат: они обедали.
Проехав благополучно поперек площади, покрытой неприятельскими
солдатами, Зарецкой принял направо и пустился вдоль средней Донской улицы, на которой почти не
было проходящих. Попадавшиеся им изредка французы не обращали на них никакого внимания. Через несколько минут показались в конце улицы стены Донского монастыря, а вдали за ними гористые окрестности живописной Калужской дороги.
— Так что ж? — возразил другой французской полупьяный
солдат в уланском мундире, сверх которого
была надета изорванная фризовая шинель. — Может
быть, этот негодяй эмигрант.
Рославлеву не трудно
было отгадать, что французские мародеры повстречались с толпою вооруженных крестьян, и в то самое время, как он колебался, не зная, что ему делать: идти ли вперед или дожидаться, чем кончится эта встреча, — человек пять французских
солдат, преследуемых крестьянами, пробежали мимо его и рассыпались по лесу.
Нет! надобно
было слышать эти дикие вопли, этот отвратительный, охриплый вой людей, умирающих от голода; надобно
было видеть этот безумный, неподвижный взор какого-нибудь старого
солдата, который, сидя на груде умерших товарищей, воображал, что он в Париже, и разговаривал вслух с детьми своими.
Надобно
было все это видеть и привыкнуть смотреть на это, чтоб постигнуть наконец, с каким отвращением слушает похвалы доброму сердцу и чувствительности императора французов тот, кто
был свидетелем сих ужасных бедствий и знает адское восклицание Наполеона: »
Солдаты?.. и, полноте! поговоримте-ка лучше о лошадях!» [Так отвечал Наполеон одному из генералов, который стал ему докладывать о бедственном положении его
солдат.
— У них ружья заряжены, так, может
быть, кто-нибудь из
солдат не остерегся… Ну, так и
есть!.. Я слышу, он кричит на унтер-офицера.
При каждом взрыве наших бомб и гранат освещались неприятельские батареи; но
солдат не
было видно; французы сидели спокойно за толстым бруствером и отмалчивались.
Задыхаясь от боли и досады, я собирался уже укусить за ногу этого злодея; но он закричал: «Repliez — vous!» [Отступайте! (франц.)] — отскочил назад, в один миг исчез вместе с своими
солдатами; и я успел только заметить при свете выстрелов, что этот крикун
был в богатом гусарском мундире.
Не ядра неприятельские, не смерть ужасна: об этом
солдат не думает; но
быть свидетелем опустошения прекрасной и цветущей стороны, смотреть на гибель несчастных семейств, видеть стариков, жен и детей, умирающих с голода, слышать их отчаянный вопль и из сострадания затыкать себе уши!..
Наконец кой-как я дотащился до поворота дороги; гляжу вперед — не тут-то
было: моя
солдаты ушли из виду.
Кого мог бы я уверить, что не трусость, а один несчастный случай и неосторожность разлучили меня с моими
солдатами в ту самую минуту, когда я должен
был драться и умирать вместе с ними?
Ух! какая свинцовая гора свалилась с моего сердца! Я бросился обнимать казака, перекрестился, захохотал как сумасшедший, потом заплакал как ребенок, отдал казаку последний мой талер и пустился бегом по валу. В несколько минут я добежал до рощи; между деревьев блеснули русские штыки: это
были мои
солдаты, которые, построясь для смены, ожидали меня у самого аванпоста. Весь тот день я чувствовал себя нездоровым, на другой слег в постелю и схлебнул такую горячку, что чуть-чуть не отправился на тот свет.
— Скажи своему господину, — закричал я, — что если мне случится
быть в другой раз его гостем, то это
будет не иначе как с целою ротою русских
солдат. Пошел!
Пули с визгом летали по улице, свистели над его головою, но ему
было не до них; при свете пожара он видел, как неприятельские стрелки бегали взад и вперед, стреляли по домам, кололи штыками встречающихся им русских
солдат, а рота не строилась… «К ружью! выходи! — кричал во все горло Зарядьев, стараясь высунуться как можно более.
Все офицеры выбежали из избы; к ним присоединилось человек пятьдесят
солдат. Место сражения
было не слишком обширно, и в несколько минут на улице все уголки
были обшарены. В кустах нашли трех убитых неприятелей, но Рославлева нигде не
было. Наконец вся толпа вышла на морской берег.
По твоим словам, на каждого французского гренадера
было по целому полку русских
солдат.
— Хорошо, господа, хорошо! — сказал он, наконец, — пускай срамят этой несправедливостью имя французских
солдат. Бросить в тюрьму по одному подозрению беззащитного пленника, — quelle indignité [какая гнусность! (франц.)]. Хорошо, возьмите его, а я сейчас поеду к Раппу: он не жандармской офицер и понимает, что такое честь. Прощайте, Рославлев! Мы скоро увидимся. Извините меня! Если б я знал, что с вами
будут поступать таким гнусным образом, то велел бы вас приколоть, а не взял бы в плен. До свиданья!
Я помню, что очутилась опять подле французских
солдат; не знаю, как это сделалось… помню только, что я просилась опять в город, что меня не пускали, что кто-то сказал подле меня, что я русская, что Дольчини
был тут же вместе с французскими офицерами; он уговорил их пропустить меня; привел сюда, и если я еще не умерла с голода, то за это обязана ему… да, мой друг! я просила милостину для моего сына, а он умер…
Вагон, в котором было место Нехлюдова, был до половины полон народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих,
был солдат, были две барыни: одна молодая, другая пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.
Неточные совпадения
Солдат ударил в ложечки, // Что
было вплоть до берегу // Народу — все сбегается. // Ударил — и запел:
Пришел
солдат с медалями, // Чуть жив, а
выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я
был, а не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!
Спустили с возу дедушку. //
Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На нем сюртук с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!
Милон. Не могу. Мне велено и
солдат вести без промедления… да, сверх того, я сам горю нетерпением
быть в Москве.
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость
была такое качество сердца, какое
солдату велит иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.