На третий день моего путешествия я опоздал несколько выехать из деревни, в которой господин шульц [староста (Прим. автора.)], ревностный патриот и
большой политик, вздумал угощать обеденным столом в моем единственном лице все русское войско.
— Ну, разве я уж сам не могу различить, с кем имею дело, — ответил мистер Борк с
большою политикой. — Что вы обо мне думаете?.. Пхе! Мистер Борк дурак, мистер Борк не знает людей… Ну, только и я вам скажу это ваше большое счастье, что вы попали сразу на мистера Борка. Я ведь не каждый день хожу на пристань, зачем я стал бы каждый день ходить на пристань?.. А у меня вы сразу имеете себе хорошее помещение, и для барышни найдем комнатку особо, вместе с моею дочкой.
Яков Львович, не будучи
большим политиком, взирал на своих сверстников, которые его выдавали «крапивному семени», как на людей растленных в египетском рабстве мысли, и ничего не ожидал от их детей, как от детей рабов, которые если и почувствуют вкус к свободе, то не сумеют отличить ее от своеволия.
Жмигулина. Конечно, в нынешнем свете чувствы не в моде, нынче все
больше политика, но мы, как люди не столичные, очень хорошо помним прежние знакомства и особенно благодеяния.
Неточные совпадения
— Неверно? Нет, верно. До пятого года — даже начиная с 80-х — вы
больше обращали внимания на жизнь Европы и вообще мира. Теперь вас Европа и внешняя
политика правительства не интересует. А это — преступная
политика, преступная по ее глупости. Что значит посылка солдат в Персию? И темные затеи на Балканах? И усиление националистической
политики против Польши, Финляндии, против евреев? Вы об этом думаете?
—
Большая редкость в наши дни, когда как раз даже мальчики и девочки в
политику вторглись, — тяжко вздохнув, сказал Бердников и продолжал комически скорбно: — Особенно девочек жалко, они совсем несъедобны стали, как, примерно, мармелад с уксусом. Вот и Попов тоже
политикой уязвлен, марксизму привержен, угрожает мужика социалистом сделать, хоша мужик, даже когда он совсем нищий, все-таки не пролетар…
Самгин, слушая его, думал: действительно преступна власть, вызывающая недовольство того слоя людей, который во всех других странах служит прочной опорой государства. Но он не любил думать о
политике в терминах обычных, всеми принятых, находя, что термины эти лишают его мысли своеобразия, уродуют их. Ему
больше нравилось, когда тот же доктор, усмехаясь, бормотал:
— Вы знаете, Клим Иванович, ваша речь имела
большой успех. Я в
политике понимаю, наверно, не
больше индюшки, о Дон-Кихоте — знаю по смешным картинкам в толстой книге, Фауст для меня — глуповатый человек из оперы, но мне тоже понравилось, как вы говорили.
— Нет, отнеситесь серьезно, — просил тот, раскачиваясь на ногах. — Люди, которые знают вас, например Ряхин, Тагильский, Прейс, особенно — Стратонов, — очень сильная личность! — и — поверьте — с
большим будущим,
политик…