Неточные совпадения
Я
знал только, что сын его, воспитывавшийся сначала у графа, а потом в лицее, окончил тогда курс наук девятнадцати лет
от роду.
Все это я
узнал от товарищей-студентов, знакомых молодому князю.
Уверяли, наконец, что между любовниками уже было условлено обвенчаться, в пятнадцати верстах
от Васильевского, в селе Григорьеве, по-видимому тихонько
от родителей Наташи, но которые, однако же,
знали все до малейшей подробности и руководили дочь гнусными своими советами.
Сама же Наташа, так оклеветанная, даже еще целый год спустя, не
знала почти ни одного слова из всех этих наговоров и сплетней:
от нее тщательно скрывали всю историю, и она была весела и невинна, как двенадцатилетний ребенок.
— Нет, Ваня, это уж есть! Я ушла
от них и не
знаю, что с ними будет… не
знаю, что будет и со мною!
Это еще и хорошо, что я
знаю, что не скрыто
от меня это; а то бы я умерла
от подозрений.
Разве я не
знаю вперед, что меня у него ожидает и что я перенесу
от него?
Я буду
знать, что
от негострадаю…
— Обещал, все обещал. Он ведь для того меня и зовет теперь, чтоб завтра же обвенчаться потихоньку, за городом; да ведь он не
знает, что делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не
знает. И какой он муж! Смешно, право. А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет… Не хочу я, чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня. Все ему отдам, а он мне пускай ничего. Что ж, коль он несчастлив будет
от женитьбы, зачем же его несчастным делать?
Скажи им
от меня, Ваня, что я
знаю, простить меня уж нельзя теперь: они простят, бог не простит; но что если они и проклянут меня, то я все-таки буду благословлять их и молиться за них всю мою жизнь.
Но я не докончил. Она вскрикнула в испуге, как будто оттого, что я
знаю, где она живет, оттолкнула меня своей худенькой, костлявой рукой и бросилась вниз по лестнице. Я за ней; ее шаги еще слышались мне внизу. Вдруг они прекратились… Когда я выскочил на улицу, ее уже не было. Пробежав вплоть до Вознесенского проспекта, я увидел, что все мои поиски тщетны: она исчезла. «Вероятно, где-нибудь спряталась
от меня, — подумал я, — когда еще сходила с лестницы».
Так ты поговори с ней, эдак
знаешь, не
от меня, а как бы с своей стороны… урезонь ее… понимаешь?
— Если б я
знала наверно, что он любит ее, я бы решилась… Ваня! Не таи
от меня ничего!
Знаешь ты что-нибудь, чего мне не хочешь сказать, или нет?
— Половина одиннадцатого! Я и был там… Но я сказался больным и уехал и — это первый, первый раз в эти пять дней, что я свободен, что я был в состоянии урваться
от них, и приехал к тебе, Наташа. То есть я мог и прежде приехать, но я нарочно не ехал! А почему? ты сейчас
узнаешь, объясню; я затем и приехал, чтоб объяснить; только, ей-богу, в этот раз я ни в чем перед тобой не виноват, ни в чем! Ни в чем!
Это завлекло мое любопытство вполне; уж я не говорю про то, что у меня было свое особенное намерение
узнать ее поближе, — намерение еще с того самого письма
от отца, которое меня так поразило.
Вы, может быть, только сейчас
узнали обо всем
от него же.
— Д-да! Я потому… что, кажется,
знаю этот дом. Тем лучше… Я непременно буду у вас, непременно! Мне о многом нужно переговорить с вами, и я многого ожидаю
от вас. Вы во многом можете обязать меня. Видите, я прямо начинаю с просьбы. Но до свидания! Еще раз вашу руку!
— И мне тоже. Он как-то все так говорит… Устала я, голубчик.
Знаешь что? Ступай и ты домой. А завтра приходи ко мне как можно пораньше
от них. Да слушай еще: это не обидно было, когда я сказала ему, что хочу поскорее полюбить его?
— Помилуй, батюшка, ведь это он все
от разных унижений и оскорблений хандрит, а вот теперь
узнает, что Наташе полное удовлетворение сделано, так мигом все позабудет.
Я ему говорю, а он не слушает или об другом заговаривает,
знаешь, эта скверная великосветская привычка,
от которой мы оба его так отучали.
— Она все говорит, что никуда
от меня не пойдет. Да и бог
знает, как там ее примут, так что я и не
знаю. Ну что, друг мой, как ты? Ты вчера была как будто нездорова! — спросил я ее робея.
—
Знаешь что, Ваня, — сказала она, — будь добр, уйди
от меня, ты мне очень мешаешь…
— А то такое, что и не
знаю, что с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза с дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не хочет. Хоть бы ты его повидал. Я уж и отойти
от нее не смею.
— Ваня, — отвечал он, — ты
знаешь, что я не позволяю никому в разговорах со мною касаться некоторых пунктов; но для теперешнего раза делаю исключение, потому что ты своим ясным умом тотчас же догадался, что обойти этот пункт невозможно. Да, у меня есть другая цель. Эта цель: спасти мою погибшую дочь и избавить ее
от пагубного пути, на который ставят ее теперь последние обстоятельства.
— А вы почему
знаете, что я за вами смотрела; может быть, я всю ночь проспала? — спросила она, смотря на меня с добродушным и стыдливым лукавством и в то же время застенчиво краснея
от своих слов.
— Я сначала сама пошла и ему не сказала. А он, как
узнал, потом уж сам стал меня прогонять просить. Я стою на мосту, прошу у прохожих, а он ходит около моста, дожидается; и как увидит, что мне дали, так и бросится на меня и отнимет деньги, точно я утаить
от него хочу, не для него собираю.
Все время, как я ее
знал, она, несмотря на то, что любила меня всем сердцем своим, самою светлою и ясною любовью, почти наравне с своею умершею матерью, о которой даже не могла вспоминать без боли, — несмотря на то, она редко была со мной наружу и, кроме этого дня, редко чувствовала потребность говорить со мной о своем прошедшем; даже, напротив, как-то сурово таилась
от меня.
Не
знаю, поняла ли Нелли все, что я ей говорил. Я был взволнован и
от рассказа и
от недавней болезни; но я бросился к Наташе. Было уже поздно, час девятый, когда я вошел к ней.
— Но, однако ж, верно, и как жаль: я нарочно ждала вас, думала
от вас-то и
узнать, где он находится?
—
Знаю,
знаю, что ты скажешь, — перебил Алеша: — «Если мог быть у Кати, то у тебя должно быть вдвое причин быть здесь». Совершенно с тобой согласен и даже прибавлю
от себя: не вдвое причин, а в миллион больше причин! Но, во-первых, бывают же странные, неожиданные события в жизни, которые все перемешивают и ставят вверх дном. Ну, вот и со мной случились такие события. Говорю же я, что в эти дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей; стало быть, были же важные обстоятельства!
Там было человек двенадцать разного народу — студентов, офицеров, художников; был один писатель… они все вас
знают, Иван Петрович, то есть читали ваши сочинения и много ждут
от вас в будущем.
— Да, я действительно не совсем
знал до сих пор Катерину Федоровну, — заметил князь как бы про себя, все с той же насмешливой улыбкой. — Я, впрочем, многого
от нее ожидал, но этого…
Вы бы, напротив, должны были радоваться, а не упрекать Алешу, потому что он, не
зная ничего, исполнил все, что вы
от него ожидали; может быть, даже и больше.
Я остолбенел
от изумления. Я и ожидал, что в этот вечер случится какая-нибудь катастрофа. Но слишком резкая откровенность Наташи и нескрываемый презрительный тон ее слов изумили меня до последней крайности. Стало быть, она действительно что-то
знала, думал я, и безотлагательно решилась на разрыв. Может быть, даже с нетерпением ждала князя, чтобы разом все прямо в глаза ему высказать. Князь слегка побледнел. Лицо Алеши изображало наивный страх и томительное ожидание.
— Вы отказываетесь
от своего слова, — вскричала Наташа вне себя, — вы обрадовались случаю! Но
знайте, что я сама, еще два дня тому, здесь, одна, решилась освободить его
от его слова, а теперь подтверждаю при всех. Я отказываюсь!
И
знаешь, кто нам поможет, — вскричал он вдруг с восторгом
от своей идеи, — Катя нам поможет!
— О мамаше… о Бубновой… о дедушке. Он сидел часа два. Нелли как будто не хотелось рассказывать, об чем они говорили. Я не расспрашивал, надеясь
узнать все
от Маслобоева. Мне показалось только, что Маслобоев нарочно заходил без меня, чтоб застать Нелли одну. «Для чего ему это?» — подумал я.
Впрочем, я сейчас
узнал от господина Маслобоева, что вы с ним знакомы.
—
Знаешь что? Ему ужасно хочется уйти
от меня, — шепнула мне наскоро Наташа, когда он вышел на минуту что-то сказать Мавре, — да и боится. А я сама боюсь ему сказать, чтоб он уходил, потому что он тогда, пожалуй, нарочно не уйдет, а пуще всего боюсь, что он соскучится и за это совсем охладеет ко мне! Как сделать?
Попросив извинения у князя, я стал одеваться. Он начал уверять меня, что туда не надо никаких гардеробов, никаких туалетов. «Так, разве посвежее что-нибудь! — прибавил он, инквизиторски оглядев меня с головы до ног, —
знаете, все-таки эти светские предрассудки… ведь нельзя же совершенно
от них избавиться. Этого совершенства вы в нашем свете долго не найдете», — заключил он, с удовольствием увидав, что у меня есть фрак.
Мне тут же показалось одно: что вчерашний визит ко мне Маслобоева, тогда как он
знал, что я не дома, что сегодняшний мой визит к Маслобоеву, что сегодняшний рассказ Маслобоева, который он рассказал в пьяном виде и нехотя, что приглашение быть у него сегодня в семь часов, что его убеждения не верить в его хитрость и, наконец, что князь, ожидающий меня полтора часа и, может быть, знавший, что я у Маслобоева, тогда как Нелли выскочила
от него на улицу, — что все это имело между собой некоторую связь.
— Если необходимость, то я сейчас же… чего же тут сердиться. Я только на минуточку к Левиньке, а там тотчас и к ней. Вот что, Иван Петрович, — продолжал он, взяв свою шляпу, — вы
знаете, что отец хочет отказаться
от денег, которые выиграл по процессу с Ихменева.
А больше не
от кого было
узнать.
Потом я
узнала побольше об их отношениях
от князя,
от maman,
от самого Алеши и догадалась, что они не ровня; вы вот теперь подтвердили.
— Не
знаю, Катерина Федоровна: это зависит
от обстоятельств. Может быть, и совсем не буду ходить.
Не могу удержаться
от странного и, может быть, совершенно не идущего к делу замечания. Из трехчасового моего разговора с Катей я вынес, между прочим, какое-то странное, но вместе с тем глубокое убеждение, что она до того еще вполне ребенок, что совершенно не
знает всей тайны отношений мужчины и женщины. Это придавало необыкновенную комичность некоторым ее рассуждениям и вообще серьезному тону, с которым она говорила о многих очень важных вещах…
Я ведь все ваши новые идеи
знаю, хотя и никогда не страдал
от них, да и не
от чего.
Знайте, мой поэт, что законы ограждают семейное спокойствие, они гарантируют отца в повиновении сына и что те, которые отвлекают детей
от священных обязанностей к их родителям, законами не поощряются.
Вы могли и раньше
знать, кто я, предугадывать, составлять предположения обо мне, но я хотел вас избавить
от всего этого труда и решился вам наглядно показать, с кемвы имеете дело.
Вы
знаете, с кем имеете дело, ее вы любите, и потому я надеюсь теперь, что вы употребите все свое влияние (а вы-таки имеете на нее влияние), чтоб избавить ее
от некоторыххлопот.