Неточные совпадения
Когда оба они
шли по улице — господин впереди, а собака за ним следом, —
то ее нос прямо касался полы его платья, как будто к ней приклеенный.
Тем временем ссора
шла все дальше и дальше.
Но не оттого закружилась у меня тогда голова и тосковало сердце так, что я десять раз подходил к их дверям и десять раз возвращался назад, прежде чем вошел, — не оттого, что не удалась мне моя карьера и что не было у меня еще ни
славы, ни денег; не оттого, что я еще не какой-нибудь «атташе» и далеко было до
того, чтоб меня
послали для поправления здоровья в Италию; а оттого, что можно прожить десять лет в один год, и прожила в этот год десять лет и моя Наташа.
— Наташа, — сказал я, — одного только я не понимаю: как ты можешь любить его после
того, что сама про него сейчас говорила? Не уважаешь его, не веришь даже в любовь его и
идешь к нему без возврата, и всех для него губишь? Что ж это такое? Измучает он тебя на всю жизнь, да и ты его тоже. Слишком уж любишь ты его, Наташа, слишком! Не понимаю я такой любви.
Дней через пять после смерти Смита я переехал на его квартиру. Весь
тот день мне было невыносимо грустно. Погода была ненастная и холодная;
шел мокрый снег, пополам с дождем.
Мнительный старик стал до
того чуток и раздражителен, что, отвечай я ему теперь, что
шел не к ним, он бы непременно обиделся и холодно расстался со мной.
Я рассказал ему всю историю с Смитом, извиняясь, что смитовское дело меня задержало, что, кроме
того, я чуть не заболел и что за всеми этими хлопотами к ним, на Васильевский (они жили тогда на Васильевском), было далеко
идти. Я чуть было не проговорился, что все-таки нашел случай быть у Наташи и в это время, но вовремя замолчал.
А
то что, говорит, за меня замуж тебе
идти?
Ну, тут она уж совсем растаяла; со мной и о
том и о сем, и где я учился, и у кого бываю, и какие у меня славные волосы, и
пошла, и
пошла.
Идти на такое объяснение и в
то же время не оскорбить, не обидеть — на это иногда не способны даже самые ловкие мудрецы, а способны именно сердца свежие, чистые и хорошо направленные, как у него.
— Ей, батюшка, с вами нечего разговаривать; не наше это дело… — промолвил он, искоса оглядев меня. — А ты
пошла! Прощайте, сударь; мы гробовщики. Коли что по мастерству надоть, с нашим полным удовольствием… А окромя
того нечего нам с вами происходить…
Он в поддевке, правда в бархатной, и похож на славянофила (да это, по-моему, к нему и
идет), а наряди его сейчас в великолепнейший фрак и
тому подобное, отведи его в английский клуб да скажи там: такой-то, дескать, владетельный граф Барабанов, так там его два часа за графа почитать будут, — и в вист сыграет, и говорить по-графски будет, и не догадаются; надует.
А теперь
пойдем, Ваня, вон в
ту комнату, видишь?
Ну, тут
пошла музыка не
та.
Бывают они часто с большими способностями; но все это в них как-то перепутывается, да сверх
того они в состоянии сознательно
идти против своей совести из слабости на известных пунктах, и не только всегда погибают, но и сами заранее знают, что
идут к погибели.
Он
пошел к буфету и там, как бы нечаянно, вдруг очутился вместе с
тем парнем в поддевке, которого так бесцеремонно звали Митрошкой.
Старушка перекрестила меня несколько раз на дорогу,
послала особое благословение Наташе и чуть не заплакала, когда я решительно отказался прийти в
тот же день еще раз, вечером, если с Наташей не случилось чего особенного.
Она сама просила меня, чтоб я, раз навсегда, не присылал ей писем, после
того как я однажды
послал было ей известие во время болезни Наташи.
— Да уж так… Куда ж это он опять
пошел? В
тот раз вы думали, что он ко мне ходил. Видишь, Ваня, если можешь, зайди ко мне завтра. Может быть, я кой-что и скажу тебе… Совестно мне только тебя беспокоить; а теперь
шел бы ты домой к своей гостье. Небось часа два прошло, как ты вышел из дома?
На Толкучем можно было очень дешево купить хорошенькое и простенькое платьице. Беда была в
том, что у меня в
ту минуту почти совсем не было денег. Но я еще накануне, ложась спать, решил отправиться сегодня в одно место, где была надежда достать их, и как раз приходилось
идти в
ту самую сторону, где Толкучий. Я взял шляпу. Елена пристально следила за мной, как будто чего-то ждала.
Голова моя болела и кружилась все более и более. Свежий воздух не принес мне ни малейшей пользы. Между
тем надо было
идти к Наташе. Беспокойство мое об ней не уменьшалось со вчерашнего дня, напротив — возрастало все более и более. Вдруг мне показалось, что Елена меня окликнула. Я оборотился к ней.
— А
то такое, что и не знаю, что с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня к нему
посылала, да два раза с дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не хочет. Хоть бы ты его повидал. Я уж и отойти от нее не смею.
Если меня убьют или прольют мою кровь, неужели она перешагнет через наш барьер, а может быть, через мой труп и
пойдет с сыном моего убийцы к венцу, как дочь
того царя (помнишь, у нас была книжка, по которой ты учился читать), которая переехала через труп своего отца в колеснице?
Мне хотелось расспросить Нелли, но я отложил до завтра, настаивая, чтоб она непременно
шла спать; бедняжка и без
того устала, ожидая меня, и заснула только за полчаса до моего прихода.
Впрочем, может быть, для
того, чтоб поддержать отечественную торговлю и промышленность, — не знаю наверно; помню только, что я
шел тогда по улице пьяный, упал в грязь, рвал на себе волосы и плакал о
том, что ни к чему не способен.
— Милая, милая девочка, хоть и побранила меня! — продолжал он, с наслаждением смакуя вино, — но эти милые существа именно тут-то и милы, в такие именно моменты… А ведь она, наверно, думала, что меня пристыдила, помните в
тот вечер, разбила в прах! Ха, ха, ха! И как к ней
идет румянец! Знаток вы в женщинах? Иногда внезапный румянец ужасно
идет к бледным щекам, заметили вы это? Ах, боже мой! Да вы, кажется, опять сердитесь?
— Третью. Про добродетель, мой юный питомец (вы мне позволите назвать вас этим сладким именем: кто знает, может быть, мои поучения
пойдут и впрок)… Итак, мой питомец, про добродетель я уж сказал вам: «чем добродетель добродетельнее,
тем больше в ней эгоизма». Хочу вам рассказать на эту
тему один премиленький анекдот: я любил однажды девушку и любил почти искренно. Она даже многим для меня пожертвовала…
— Гм! Ирритация [здесь: досадно]. Прежние большие несчастия (я подробно и откровенно рассказал доктору многое из истории Нелли, и рассказ мой очень поразил его), все это в связи, и вот от этого и болезнь. Покамест единственное средство — принимать порошки, и она должна принять порошок. Я
пойду и еще раз постараюсь внушить ей ее обязанность слушаться медицинских советов и…
то есть говоря вообще… принимать порошки.
Тем страннее
шел к ее лицу шаловливый вид и задорные блестящие взгляды, очень удивлявшие доктора, самого добрейшего из всех немецких людей в Петербурге.
Оставив у них записку, в которой извещал их о новой беде, и прося, если к ним придет Нелли, немедленно дать мне знать, я
пошел к доктору;
того тоже не было дома, служанка объявила мне, что, кроме давешнего посещения, другого не было.
В
тот день я бы мог сходить к Ихменевым, и подмывало меня на это, но я не
пошел. Мне казалось, что старику будет тяжело смотреть на меня; он даже мог подумать, что я нарочно прибежал вследствие встречи.
Пошел я к ним уже на третий день; старик был грустен, но встретил меня довольно развязно и все говорил о делах.
Вероятно, он приехал с
тем, чтоб оглядеть местность, разузнать положение и, вероятно, крепко рассчитывал на действие этих десяти тысяч рублей перед нищею и оставленною всеми Наташей. Низкий и грубый, он не раз подслуживался графу N, сластолюбивому старику, в такого рода делах. Но он ненавидел Наташу и, догадавшись, что дело не
пошло на лад, тотчас же переменил тон и с злою радостию поспешил оскорбить ее, чтоб не уходить по крайней мере даром.
Мамаша очень любила меня, и когда это говорила,
то всегда меня целовала, а к дедушке
идти очень боялась.
— Матушка мне
то же говорила, — резко подхватила Нелли, — и, как мы
шли домой, все говорила: это твой дедушка, Нелли, а я виновата перед ним, вот он и проклял меня, за это меня теперь бог и наказывает, и весь вечер этот и все следующие дни все это же говорила. А говорила, как будто себя не помнила…
Сама же в лавочку на другой день не ходила; сказала, что у меня голова болит; а когда
пошла на третий день,
то никого не встретила и ужасно боялась, так что бегом бежала.
Когда же я рассказала,
то мамаша опять очень обрадовалась и тотчас же хотела
идти к дедушке, на другой же день; но на другой день стала думать и бояться и все боялась, целых три дня; так и не ходила.
Он с приятной улыбкой узнаёт, что повесть кончена и что следующий номер книжки, таким образом, обеспечен в главном отделе, и удивляется, как это я мог хоть что-нибудь кончить,и при этом премило острит. Затем
идет к своему железному сундуку, чтоб выдать мне обещанные пятьдесят рублей, а мне между
тем протягивает другой, враждебный, толстый журнал и указывает на несколько строк в отделе критики, где говорится два слова и о последней моей повести.
Я замечаю, что Наташа в последнее время стала страшно ревнива к моим литературным успехам, к моей
славе. Она перечитывает все, что я в последний год напечатал, поминутно расспрашивает о дальнейших планах моих, интересуется каждой критикой, на меня написанной, сердится на иные и непременно хочет, чтоб я высоко поставил себя в литературе. Желания ее выражаются до
того сильно и настойчиво, что я даже удивляюсь теперешнему ее направлению.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды
пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у
того и у другого.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог
послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только увидите, что
идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)