Неточные совпадения
Проза другое дело! тут сочинитель даже поучать может, —
ну, там о любви к отечеству упомянуть или так, вообще про добродетели…
да!
Старушка вопросительно взглядывала на Николая Сергеича и даже немного надулась, точно чем-то обиделась: «
Ну стоит, право, такой вздор печатать и слушать,
да еще и деньги за это дают», — написано было на лице ее.
— А вот что я скажу тебе, Ваня, — решил старик, надумавшись, — я и сам это видел, заметил и, признаюсь, даже обрадовался, что ты и Наташа…
ну,
да чего тут!
— Ах, Наташа,
да, может быть, это все неправда, только слухи одни.
Ну, где ему, такому еще мальчику, жениться!
—
Да…
ну, а что? Не хворал ли? Что же долго у нас не был?
— Ты ведь говорил, Ваня, что он был человек хороший, великодушный, симпатичный, с чувством, с сердцем.
Ну, так вот они все таковы, люди-то с сердцем, симпатичные-то твои! Только и умеют, что сирот размножать! Гм…
да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх! Уехал бы куда-нибудь отсюда, хоть в Сибирь!.. Что ты, девочка? — спросил он вдруг, увидев на тротуаре ребенка, просившего милостыню.
Я давно тебя собирался об этом попросить… чтоб ты уговорил ее согласиться, а мне как-то неловко очень-то просить самому…
ну,
да что о пустяках толковать!
Ну, так чайку-то выпьешь, найди предлог благовидный,
да и ступай.
Я-то вот через Матрену много узнаю, а та через Агашу, а Агаша-то крестница Марьи Васильевны, что у князя в доме проживает…
ну,
да ведь ты сам знаешь.
Ну,
да пусть тот, разбойник-то, Петр-то Александрович, о богатстве хлопочет; всем известно: жестокосердая, жадная душа.
А наконец (почему же не сказать откровенно!), вот что, Наташа,
да и вы тоже, Иван Петрович, я, может быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен;
ну,
да, положим даже (ведь иногда и это бывало), просто глуп.
—
Да ничего, конечно, не сделается… ах, голубчик ты мой!
Ну, что ж тебе сказал Юлий Цезарь?
—
Ну,
да вот вы все меня перебиваете.
— А!
Да это ты, Маслобоев! — вскричал я, вдруг узнав в нем прежнего школьного товарища, еще по губернской гимназии, —
ну, встреча!
—
Ну, брат Маслобоев, это ты врешь, — прервал я его. — Во-первых, генералы, хоть бы и литературные, и с виду не такие бывают, как я, а второе, позволь тебе сказать, я действительно припоминаю, что раза два тебя на улице встретил,
да ты сам, видимо, избегал меня, а мне что ж подходить, коли вижу, человек избегает. И знаешь, что и думаю? Не будь ты теперь хмелен, ты бы и теперь меня не окликнул. Не правда ли?
Ну, здравствуй! Я, брат, очень, очень рад, что тебя встретил.
— Право! А не компрометирую я тебя моим… не тем видом?
Ну,
да нечего об этом расспрашивать; не суть важное; я, брат Ваня, всегда помню, какой ты был славный мальчуга. А помнишь, тебя за меня высекли? Ты смолчал, а меня не выдал, а я, вместо благодарности, над тобой же неделю трунил. Безгрешная ты душа! Здравствуй, душа моя, здравствуй! (Мы поцеловались.)
—
Ну,
да ты не болтай, а поскорей пойдем. Двадцать минут твои, а там и пусти.
Все может с человеком случиться, что даже и не снилось ему никогда, и уж особенно тогда…
ну,
да хоть тогда, когда мы с тобой зубрили Корнелия Непота!
— Знаком,
да не очень.
Ну, Маслобоев, я об этом господине к тебе не раз понаведаюсь, — сказал я, вставая, — ты меня ужасно заинтересовал.
—
Ну,
да какое ж словечко-то?
Ну,
да это-то, положим, ничего, а главная беда в том, что тебя все эти посторонние хлопоты только отвлекают от работы.
— Она все говорит, что никуда от меня не пойдет.
Да и бог знает, как там ее примут, так что я и не знаю.
Ну что, друг мой, как ты? Ты вчера была как будто нездорова! — спросил я ее робея.
— А, так у него была и внучка!
Ну, братец, чудак же она! Как глядит, как глядит! Просто говорю: еще бы ты минут пять не пришел, я бы здесь не высидел. Насилу отперла и до сих пор ни слова; просто жутко с ней, на человеческое существо не похожа.
Да как она здесь очутилась? А, понимаю, верно, к деду пришла, не зная, что он умер.
—
Ну,
да что тут еще объяснять! Сам понимаешь. Просто-запросто я вызываю князя на дуэль, а тебя прошу устроить это дело и быть моим секундантом.
— Вот и я! — дружески и весело заговорил князь, — только несколько часов как воротился. Все это время вы не выходили из моего ума (он нежно поцеловал ее руку), — и сколько, сколько я передумал о вас! Сколько выдумал вам сказать, передать…
Ну,
да мы наговоримся! Во-первых, мой ветрогон, которого, я вижу, еще здесь нет…
—
Да тут нечего и объяснять. Я говорю очень просто. Вы ведь знаете, какой он ветреный, забывчивый.
Ну вот, как ему дана теперь полная свобода, он и увлекся.
— Но так увлекаться невозможно, тут что-нибудь
да есть, и только что он приедет, я заставлю его объяснить это дело. Но более всего меня удивляет, что вы как будто и меня в чем-то обвиняете, тогда как меня даже здесь и не было. А впрочем, Наталья Николаевна, я вижу, вы на него очень сердитесь, — и это понятно! Вы имеете на то все права, и… и… разумеется, я первый виноват,
ну хоть потому только, что я первый подвернулся; не правда ли? — продолжал он, обращаясь ко мне с раздражительною усмешкою.
— Боже, в какое положение вы сами себя ставите! И какие вы мнительные, как вы следите друг за другом!
Да просто объясниться,
ну и кончено. Вот через это-то положение он, может быть, и действительно соскучится.
Ну-с, там он и сманил одну дочь у одного отца
да и увез с собой в Париж.
Ну-с, вот-с князь девицу-то сманил,
да и увез от отца,
да по настоянию князя девица захватила с собой и кой-какие документики.
—
Да что мы вместе,
ну вот и сидим, — видел? И всегда-то он такой, — прибавила она, слегка краснея и указывая мне на него пальчиком. — «Одну минутку, говорит, только одну минутку», а смотришь, и до полночи просидел, а там уж и поздно. «Она, говорит, не сердится, она добрая», — вот он как рассуждает!
Ну, хорошо ли это,
ну, благородно ли?
— Мне сегодня очень весело! — вскричал он, — и, право, не знаю почему.
Да,
да, мой друг,
да! Я именно об этой особе и хотел говорить. Надо же окончательно высказаться, договоритьсядо чего-нибудь, и надеюсь, что в этот раз вы меня совершенно поймете. Давеча я с вами заговорил об этих деньгах и об этом колпаке-отце, шестидесятилетнем младенце…
Ну! Не стоит теперь и поминать. Я ведь это такговорил! Ха-ха-ха, ведь вы литератор, должны же были догадаться…
—
Ну, а что касается до этой девушки, то, право, я ее уважаю, даже люблю, уверяю вас; капризна она немножко, но ведь «нет розы без шипов», как говорили пятьдесят лет назад, и хорошо говорили: шипы колются, но ведь это-то и заманчиво, и хоть мой Алексей дурак, но я ему отчасти уже простил — за хороший вкус. Короче, мне эти девицы нравятся, и у меня — он многознаменательно сжал губы — даже виды особенные…
Ну,
да это после…
Ну,
да впрочем, оставим чердаки в покое.
—
Да высказывать-то нечего. Мне именно хотелось знать, что бы вы сказали, если б вам кто-нибудь из друзей ваших, желающий вам основательного, истинного счастья, не эфемерного какого-нибудь, предложил девушку, молоденькую, хорошенькую, но… уже кое-что испытавшую; я говорю аллегорически, но вы меня понимаете,
ну, вроде Натальи Николаевны, разумеется, с приличным вознаграждением… (Заметьте, я говорю о постороннем, а не о нашемделе);
ну, что бы вы сказали?
— Вот что, молодой мой друг, — начал он, серьезно смотря на меня, — нам с вами эдак продолжать нельзя, а потому лучше уговоримся. Я, видите ли, намерен был вам кое-что высказать,
ну, а вы уж должны быть так любезны, чтобы согласиться выслушать, что бы я ни сказал. Я желаю говорить, как хочу и как мне нравится,
да по-настоящему так и надо.
Ну, так как же, молодой мой друг, будете вы терпеливы?
— Вы откровенны.
Ну,
да что же делать, если самого меня мучат! Глупо и я откровенен, но уж таков мой характер. Впрочем, мне хочется рассказать кой-какие черты из моей жизни. Вы меня поймете лучше, и это будет очень любопытно.
Да, я действительно, может быть, сегодня похож на полишинеля; а ведь полишинель откровенен, не правда ли?
Ну-с, наконец, третья причина моих с вами откровенностей это… (
да ведь вы угадали же, мой милый),
да, мне действительно хотелось поплевать немножко на все это дело, и поплевать именно в ваших глазах.
— А! А я писаря моего искал, Астафьева; на тот дом указали…
да ошибся…
Ну, так вот я тебе про дело-то говорил: в сенате решили… — и т. д., и т. д.
«
Ну, вот человек, — думаю я про себя, — сколачивал бы себе деньги
да сколачивал; нет, ему еще нужно славы, литературной славы, славы хорошего издателя, критика!»
—
Да, они обеспечены и пишут не на срок; а я — почтовая кляча!
Ну,
да это все вздор! Оставим это, друг мой. Что, нет ли нового?
— Так ты очень любишь цветочки, Нелли? — сказал старик. — Постой же! — прибавил он с одушевлением, — завтра же…
ну,
да вот увидишь сама!..
—
Да ведь ты сам знаешь, что она дочь князя, — отвечал он, глядя на меня с какою-то злобною укоризною, —
ну, к чему такие праздные вопросы делать, пустой ты человек? Главное не в этом, а в том, что она знает, что она не просто дочь князя, а законнаядочь князя, — понимаешь ты это?
Раз Смитиха сошлась с этой кумой (помнишь, у Бубновой девка-то набеленная? — теперь она в смирительном доме),
ну и посылала с ней это письмо и написала уж его,
да и не отдала, назад взяла; это было за три недели до ее смерти…
—
Да, я помню, Алеша говорил о каком-то письме, которое его очень обрадовало, но это было очень недавно, всего каких-нибудь два месяца.
Ну, что ж дальше, дальше, как же ты-то с князем?
Неловко его запугивал, то есть нарочно неловко; грубостей ему нарочно наделал, грозить ему было начал, —
ну, все для того, чтоб он меня за простофилю принял и как-нибудь
да проговорился.
—
Да так. Я вижу, он понял, что у меня нет ничего положительного,и, наконец, чувствую про себя, что чем больше дело тянуть, тем скорее, значит, поймет он мое бессилие.
Ну, и согласился принять от него две тысячи.