Неточные совпадения
Дом большой: мало
ли людей ходит в
такой Ноев ковчег, всех
не запомнишь.
— Ну, ну, хорошо, хорошо! Я ведь
так, спроста говорю. Генерал
не генерал, а пойдемте-ка ужинать. Ах ты чувствительная! — прибавил он, потрепав свою Наташу по раскрасневшейся щечке, что любил делать при всяком удобном случае, — я, вот видишь
ли, Ваня, любя говорил. Ну, хоть и
не генерал (далеко до генерала!), а все-таки известное лицо, сочинитель!
— Дома, батюшка, дома, — отвечала она, как будто затрудняясь моим вопросом. — Сейчас сама выйдет на вас поглядеть. Шутка
ли! Три недели
не видались! Да чтой-то она у нас какая-то стала
такая, —
не сообразишь с ней никак: здоровая
ли, больная
ли, бог с ней!
Но боже, как она была прекрасна! Никогда, ни прежде, ни после,
не видал я ее
такою, как в этот роковой день. Та
ли, та
ли это Наташа, та
ли это девочка, которая, еще только год тому назад,
не спускала с меня глаз и, шевеля за мною губками, слушала мой роман и которая
так весело,
так беспечно хохотала и шутила в тот вечер с отцом и со мною за ужином? Та
ли это Наташа, которая там, в той комнате, наклонив головку и вся загоревшись румянцем, сказала мне: да.
Чего доброго,
не надоумил
ли его господь и
не ходил
ли он в самом деле к Наташе, да одумался дорогой, или что-нибудь
не удалось, сорвалось в его намерении, — как и должно было случиться, — и вот он воротился домой, рассерженный и уничтоженный, стыдясь своих недавних желаний и чувств, ища, на ком сорвать сердце за свою же слабость,и выбирая именно тех, кого наиболее подозревал в
таких же желаниях и чувствах.
—
Такое средство одно, — сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд
ли это будет средством. Ведь ты знаешь его характер? Вот он к тебе пять дней
не ездит. Предположи, что он совсем оставил тебя; тебе стоит только написать ему, что ты сама его оставляешь, а он тотчас же прибежит к тебе.
Я убеждал ее горячо и сам
не знаю, чем влекла она меня
так к себе. В чувстве моем было еще что-то другое, кроме одной жалости. Таинственность
ли всей обстановки, впечатление
ли, произведенное Смитом, фантастичность
ли моего собственного настроения, —
не знаю, но что-то непреодолимо влекло меня к ней. Мои слова, казалось, ее тронули; она как-то странно поглядела на меня, но уж
не сурово, а мягко и долго; потом опять потупилась как бы в раздумье.
— Ну, брат Маслобоев, это ты врешь, — прервал я его. — Во-первых, генералы, хоть бы и литературные, и с виду
не такие бывают, как я, а второе, позволь тебе сказать, я действительно припоминаю, что раза два тебя на улице встретил, да ты сам, видимо, избегал меня, а мне что ж подходить, коли вижу, человек избегает. И знаешь, что и думаю?
Не будь ты теперь хмелен, ты бы и теперь меня
не окликнул.
Не правда
ли? Ну, здравствуй! Я, брат, очень, очень рад, что тебя встретил.
Наташу, против ожидания, я застал опять одну, и — странное дело, мне показалось, что она вовсе
не так была мне в этот раз рада, как вчера и вообще в другие разы. Как будто я ей в чем-нибудь досадил или помешал. На мой вопрос: был
ли сегодня Алеша? — она отвечала: разумеется, был, но недолго. Обещался сегодня вечером быть, — прибавила она, как бы в раздумье.
Во-вторых: если б этот брак и сбылся, то есть в
таком только случае, если у того подлеца есть свой особый, таинственный, никому
не известный расчет, по которому этот брак ему выгоден, — расчет, которого я решительно
не понимаю, то реши сам, спроси свое собственное сердце: будет
ли она счастлива в этом браке?
—
Не пренебрегай этим, Ваня, голубчик,
не пренебрегай! Сегодня никуда
не ходи. Анне Андреевне
так и скажу, в каком ты положении.
Не надо
ли доктора? Завтра навещу тебя; по крайней мере всеми силами постараюсь, если только сам буду ноги таскать. А теперь лег бы ты… Ну, прощай. Прощай, девочка; отворотилась! Слушай, друг мой! Вот еще пять рублей; это девочке. Ты, впрочем, ей
не говори, что я дал, а
так, просто истрать на нее, ну там башмачонки какие-нибудь, белье… мало ль что понадобится! Прощай, друг мой…
— Но
так увлекаться невозможно, тут что-нибудь да есть, и только что он приедет, я заставлю его объяснить это дело. Но более всего меня удивляет, что вы как будто и меня в чем-то обвиняете, тогда как меня даже здесь и
не было. А впрочем, Наталья Николаевна, я вижу, вы на него очень сердитесь, — и это понятно! Вы имеете на то все права, и… и… разумеется, я первый виноват, ну хоть потому только, что я первый подвернулся;
не правда
ли? — продолжал он, обращаясь ко мне с раздражительною усмешкою.
—
Так уж
не хотите
ли вы намекнуть, что я нарочно хочу
так устроить, чтоб он вами тяготился? Вы обижаете меня, Наталья Николаевна.
Если
так, то
не лучше
ли каждому высказать свои чувства?
— Могу ль я винить, — отвечал он с горьким чувством, — когда сам всему причиной и во всем виноват? Это я довел тебя до
такого гнева, а ты в гневе и его обвинила, потому что хотела меня оправдать; ты меня всегда оправдываешь, а я
не стою того. Надо было сыскать виноватого, вот ты и подумала, что он. А он, право, право,
не виноват! — воскликнул Алеша, одушевляясь. — И с тем
ли он приезжал сюда! Того
ли ожидал!
— Мало
ли о чем, — отвечала она серьезно. — Вот хоть бы о том, правду
ли он рассказывает про Наталью Николаевну, что она
не оскорбляется, когда он ее в
такое время оставляет одну? Ну, можно
ли так поступать, как он? Ну, зачем ты теперь здесь, скажи, пожалуйста?
— Да что мы вместе, ну вот и сидим, — видел? И всегда-то он
такой, — прибавила она, слегка краснея и указывая мне на него пальчиком. — «Одну минутку, говорит, только одну минутку», а смотришь, и до полночи просидел, а там уж и поздно. «Она, говорит,
не сердится, она добрая», — вот он как рассуждает! Ну, хорошо
ли это, ну, благородно
ли?
— Да, пожертвовала, а потом как он начал приезжать ко мне и все больше и больше меня любить,
так я стала задумываться про себя и все думаю: пожертвовать или нет? Ведь это очень худо,
не правда
ли?
— Ну, вот видите, ну хоть бы этот миллион, уж они
так болтают о нем, что уж и несносно становится. Я, конечно, с радостию пожертвую на все полезное, к чему ведь
такие огромные деньги,
не правда
ли? Но ведь когда еще я его пожертвую; а они уж там теперь делят, рассуждают, кричат, спорят: куда лучше употребить его, даже ссорятся из-за этого, —
так что уж это и странно. Слишком торопятся. Но все-таки они
такие искренние и… умные. Учатся. Это все же лучше, чем как другие живут. Ведь
так?
— Вы
не хотите со мной ужинать! Ведь это даже смешно. Pardon, mon ami [извините, мой друг (франц.)], но ведь это… возмутительная щепетильность. Это уж самое мелкое самолюбие. Тут замешались чуть
ли не сословные интересы, и бьюсь об заклад, что это
так. Уверяю вас, что вы меня обижаете.
— Ну,
не буду,
не буду! Успокойтесь! В удивительнейшем расположении духа я сегодня. Мне
так весело, как давно
не бывало.
Не выпить
ли нам шампанского! Как думаете, мой поэт?
Не правда
ли? — прибавил он, опять нагло мне подмигивая, — ну
так и выбирайте.
Ведь вы от меня, в самой сущности дела, ничего другого и
не ожидали, как бы я ни говорил с вами: с раздушенною
ли вежливостью, или как теперь; следовательно, смысл все-таки был бы тот же, как и теперь.
Вы этого
не понимаете, вам это кажется гадким, нелепым, неблагородным, может быть,
так ли?
Знаете
ли, что когда-то я из каприза даже был метафизиком и филантропом и вращался чуть
ли не в
таких же идеях, как вы?
Заметьте себе еще: я
не конфужу вас,
не спрашиваю о том: нет
ли у вас у самого каких-нибудь
таких же тайн, чтоб вашими тайнами оправдать и себя…
— Знаете
ли, князь, я все-таки
не понимаю, почему вам вздумалось выбрать именно меня конфидентом [наперсником] ваших тайн и любовных… стремлений.
Он замолчал и пытливо, с той же злобой смотрел на меня, придерживая мою руку своей рукой, как бы боясь, чтоб я
не ушел. Я уверен, что в эту минуту он соображал и доискивался, откуда я могу знать это дело, почти никому
не известное, и нет
ли во всем этом какой-нибудь опасности?
Так продолжалось с минуту; но вдруг лицо его быстро изменилось; прежнее насмешливое, пьяно-веселое выражение появилось снова в его глазах. Он захохотал.
Ах,
так ей нехорошо лежать, надо поправить подушку, чтоб ниже лежала голова, да знаете
ли…
не лучше
ли кожаную подушку?
В смертельной тоске возвращался я к себе домой поздно вечером. Мне надо было в этот вечер быть у Наташи; она сама звала меня еще утром. Но я даже и
не ел ничего в этот день; мысль о Нелли возмущала всю мою душу. «Что же это
такое? — думал я. — Неужели ж это
такое мудреное следствие болезни? Уж
не сумасшедшая
ли она или сходит с ума? Но, боже мой, где она теперь, где я сыщу ее!»
Еще раз она остановилась в дверях и шепнула мне: «Я просто пойду и скажу ей, что я
так в нее верила, что приехала
не опасаясь… впрочем, что ж я разговариваю; ведь я уверена, что Наташа благороднейшее существо.
Не правда
ли?»
— Говорил. Он говорил, что и вы согласны. Ведь это все только
так,чтоб его утешить,
не правда
ли?
Не знаю, впрочем, любила
ли именно одно это:
так, просто, всего его любила, и будь он хоть чем-нибудь другой, с характером иль умнее, я бы, может, и
не любила его
так.
— Ее мать была дурным и подлым человеком обманута, — произнес он, вдруг обращаясь к Анне Андреевне. — Она уехала с ним от отца и передала отцовские деньги любовнику; а тот выманил их у нее обманом, завез за границу, обокрал и бросил. Один добрый человек ее
не оставил и помогал ей до самой своей смерти. А когда он умер, она, два года тому назад, воротилась назад к отцу.
Так, что
ли, ты рассказывал, Ваня? — спросил он отрывисто.
Надо сказать, что и Николай Сергеич чуть
ли не так же любил ее, как и Наташу.
И пришло ему в голову (
так, даже безо всяких данных):
не в Петербурге
ли она?