Неточные совпадения
Приметила тоже старушка, что и старик ее как-то уж
слишком начал хвалить меня и как-то особенно взглядывает на меня и на дочь… и вдруг испугалась: все же я был
не граф,
не князь,
не владетельный принц или по крайней мере коллежский советник из правоведов, молодой, в орденах и красивый собою!
Ты, положим, талант, даже замечательный талант… ну,
не гений, как об тебе там сперва прокричали, а так, просто талант (я еще вот сегодня читал на тебя эту критику в «Трутне»;
слишком уж там тебя худо третируют: ну да ведь это что ж за газета!).
— Наташа, — сказал я, — одного только я
не понимаю: как ты можешь любить его после того, что сама про него сейчас говорила?
Не уважаешь его,
не веришь даже в любовь его и идешь к нему без возврата, и всех для него губишь? Что ж это такое? Измучает он тебя на всю жизнь, да и ты его тоже.
Слишком уж любишь ты его, Наташа,
слишком!
Не понимаю я такой любви.
Многое в нем мне упорно
не нравилось, даже изящная его наружность и, может быть, именно потому, что она была как-то уж
слишком изящна.
— Вы, впрочем,
не думайте чего-нибудь очень худого,
не сокрушайтесь
слишком об нас.
Он уважал ее и любил беспредельно, несмотря на то, что это была женщина только добрая и ничего больше
не умевшая, как только любить его, и ужасно досадовал на то, что она в свою очередь была с ним, по простоте своей, даже иногда
слишком и неосторожно наружу.
И уж одно то, что вы, имея такое влияние, такую, можно сказать, власть над Алешей,
не воспользовались до сих пор этою властью и
не заставили его жениться на себе, уж одно это выказывает вас со стороны
слишком хорошей.
Не была ли
слишком обидчива?
Я
не возражал и взял деньги.
Слишком ясно было, на что он их оставлял у меня.
— Нет, нет, Ваня, ты
слишком часто и
слишком много прощал мне, но ведь есть же конец всякому терпению. Ты меня никогда
не разлюбишь, я знаю, но ты меня назовешь неблагодарною, а я вчера и третьего дня была пред тобой неблагодарная, эгоистка, жестокая…
Шутливый тон ее был
слишком обнаружен,
слишком не закрыт.
Князь сидел молча и с какой-то торжествующе иронической улыбкой смотрел на Алешу. Точно он рад был, что сын выказывает себя с такой легкомысленной и даже смешной точки зрения. Весь этот вечер я прилежно наблюдал его и совершенно убедился, что он вовсе
не любит сына, хотя и говорили про
слишком горячую отцовскую любовь его.
И в среду, уезжая, ты тоже сделал несколько каких-то намеков на наше теперешнее положение, сказал и о ней —
не оскорбительно, напротив, но как-то
не так, как бы я хотел слышать от тебя, как-то
слишком легко, как-то без любви, без такого уважения к ней…
Не перебивайте меня, Наталья Николаевна, дайте мне кончить; мне
слишком горько, и я должен высказаться.
Она встала и начала говорить стоя,
не замечая того от волнения. Князь слушал, слушал и тоже встал с места. Вся сцена становилась
слишком торжественною.
— В какое же положение вы сами ставите себя, Наталья Николаевна, подумайте! Вы непременно настаиваете, что с моей стороны было вам оскорбление. Но ведь это оскорбление так важно, так унизительно, что я
не понимаю, как можно даже предположить его, тем более настаивать на нем. Нужно быть уж
слишком ко всему приученной, чтоб так легко допускать это, извините меня. Я вправе упрекать вас, потому что вы вооружаете против меня сына: если он
не восстал теперь на меня за вас, то сердце его против меня…
— Хорошо, так и быть; я, брат, вообще употребляюсь иногда по иным делам. Но рассуди: мне ведь иные и доверяются-то потому, что я
не болтун. Как же я тебе буду рассказывать? Так и
не взыщи, если расскажу вообще,
слишком вообще, для того только, чтоб доказать: какой, дескать, он выходит подлец. Ну, начинай же сначала ты, про свое.
К моему оскорблению присоединилось и другое: грубая, великосветская манера, с которою он,
не отвечая на мой вопрос и как будто
не заметив его, перебил его другим, вероятно, давая мне заметить, что я
слишком увлекся и зафамильярничал, осмелившись предлагать ему такие вопросы.
— Гм… вы
слишком пылки, и на свете некоторые дела
не так делаются, как вы воображаете, — спокойно заметил князь на мое восклицание. — Я, впрочем, думаю, что об этом могла бы отчасти решить Наталья Николаевна; вы ей передайте это. Она могла бы посоветовать.
Я знал, что они были в связи, слышал также, что он был уж
слишком не ревнивый любовник во время их пребывания за границей; но мне все казалось, — кажется и теперь, — что их связывало, кроме бывших отношений, еще что-то другое, отчасти таинственное, что-нибудь вроде взаимного обязательства, основанного на каком-нибудь расчете… одним словом, что-то такое должно было быть.
Он именно настаивал на том, что весь этот дух реформ и исправлений
слишком скоро принесет известные плоды; что, увидя эти плоды, возьмутся за ум и что
не только в обществе (разумеется, в известной его части) пройдет этот новый дух, но увидят по опыту ошибку и тогда с удвоенной энергией начнут поддерживать старое.
— Ну, вот видите, ну хоть бы этот миллион, уж они так болтают о нем, что уж и несносно становится. Я, конечно, с радостию пожертвую на все полезное, к чему ведь такие огромные деньги,
не правда ли? Но ведь когда еще я его пожертвую; а они уж там теперь делят, рассуждают, кричат, спорят: куда лучше употребить его, даже ссорятся из-за этого, — так что уж это и странно.
Слишком торопятся. Но все-таки они такие искренние и… умные. Учатся. Это все же лучше, чем как другие живут. Ведь так?
— Тебе так кажется! Нет, нет, совсем нет! Ты совсем
не угадал. Я беспредельно люблю Наташу. Я ни за что, никогда
не могу ее оставить; я это и Кате сказал, и Катя совершенно со мною согласна. Что ж ты молчишь? Вот, я видел, ты сейчас улыбнулся. Эх, Ваня, ты никогда
не утешал меня, когда мне было
слишком тяжело, как теперь… Прощай!
Но я
не мог оставить мою мысль. Я
слишком верил в нее. Я схватил за руку Нелли, и мы вышли. Был уже третий час пополудни.. Находила туча. Все последнее время погода стояла жаркая и удушливая, но теперь послышался где-то далеко первый, ранний весенний гром. Ветер пронесся по пыльным улицам.
Покамест за границей шла одна справка, он уже здесь затеял другую, но, видно,
не хотел употреблять
слишком официального пути и познакомился со мной.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж
слишком большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Охотно подавал подчиненным левую руку, охотно улыбался и
не только
не позволял себе ничего утверждать
слишком резко, но даже любил, при докладах, употреблять выражения вроде:"Итак, вы изволили сказать"или:"Я имел уже честь доложить вам"и т. д.
Но он упустил из виду, во-первых, что народы даже самые зрелые
не могут благоденствовать
слишком продолжительное время,
не рискуя впасть в грубый материализм, и, во-вторых, что, собственно, в Глупове благодаря вывезенному из Парижа духу вольномыслия благоденствие в значительной степени осложнялось озорством.
Только тогда Бородавкин спохватился и понял, что шел
слишком быстрыми шагами и совсем
не туда, куда идти следует. Начав собирать дани, он с удивлением и негодованием увидел, что дворы пусты и что если встречались кой-где куры, то и те были тощие от бескормицы. Но, по обыкновению, он обсудил этот факт
не прямо, а с своей собственной оригинальной точки зрения, то есть увидел в нем бунт, произведенный на сей раз уже
не невежеством, а излишеством просвещения.
Ему нет дела ни до каких результатов, потому что результаты эти выясняются
не на нем (он
слишком окаменел, чтобы на нем могло что-нибудь отражаться), а на чем-то ином, с чем у него
не существует никакой органической связи.