Неточные совпадения
В эту минуту жертвой старика был один
маленький, кругленький и чрезвычайно опрятный немчик, со стоячими, туго накрахмаленными воротничками и с необыкновенно красным лицом, приезжий гость, купец из Риги, Адам Иваныч Шульц, как узнал я после, короткий приятель Миллеру, но
не знавший еще старика и многих из посетителей.
Он, однакоже, жил
не на Васильевском острову, а в двух шагах от того места, где умер, в доме Клугена, под самою кровлею, в пятом этаже, в отдельной квартире, состоящей из одной
маленькой прихожей и одной большой, очень низкой комнаты с тремя щелями наподобие окон.
Мало того: что три года тому назад при продаже рощи Николай Сергеич утаил в свою пользу двенадцать тысяч серебром, что на это можно представить самые ясные, законные доказательства перед судом, тем более что на продажу рощи он
не имел от князя никакой законной доверенности, а действовал по собственному соображению, убедив уже потом князя в необходимости продажи и предъявив за рощу сумму несравненно
меньше действительно полученной.
Это была
маленькая, худенькая девочка, лет семи-восьми,
не больше, одетая в грязные отрепья;
маленькие ножки ее были обуты на босу ногу в дырявые башмаки. Она силилась прикрыть свое дрожащее от холоду тельце каким-то ветхим подобием крошечного капота, из которого она давно уже успела вырасти.
— Это я, видишь, Ваня, смотреть
не могу, — начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как эти
маленькие, невинные создания дрогнут от холоду на улице… из-за проклятых матерей и отцов. А впрочем, какая же мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж
не самая несчастная!.. Должно быть, там в углу у ней еще сидят сироты, а это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм!
Не княжеские дети! Много, Ваня, на свете…
не княжеских детей! гм!
Правильный овал лица несколько смуглого, превосходные зубы,
маленькие и довольно тонкие губы, красиво обрисованные, прямой, несколько продолговатый нос, высокий лоб, на котором еще
не видно было ни малейшей морщинки, серые, довольно большие глаза — все это составляло почти красавца, а между тем лицо его
не производило приятного впечатления.
На дрожках ей было очень неловко сидеть. При каждом толчке она, чтоб удержаться, схватывалась за мое пальто левой рукой, грязной,
маленькой, в каких-то цыпках. В другой руке она крепко держала свои книги; видно было по всему, что книги эти ей очень. дороги. Поправляясь, она вдруг обнажила свою ногу, и, к величайшему удивлению моему, я увидел, что она была в одних дырявых башмаках, без чулок. Хоть я и решился было ни о чем ее
не расспрашивать, но тут опять
не мог утерпеть.
Мы шли долго, до самого
Малого проспекта. Она чуть
не бежала; наконец, вошла в лавочку. Я остановился подождать ее. «Ведь
не живет же она в лавочке», — подумал я.
Маслобоев был всегда славный
малый, но всегда себе на уме и развит как-то
не по силам; хитрый, пронырливый, пролаз и крючок еще с самой школы, но в сущности человек
не без сердца; погибший человек.
Она рыдала до того, что с ней сделалась истерика. Насилу я развел ее руки, обхватившие меня. Я поднял ее и отнес на диван. Долго еще она рыдала, укрыв лицо в подушки, как будто стыдясь смотреть на меня, но крепко стиснув мою руку в своей
маленькой ручке и
не отнимая ее от своего сердца.
— Он был прежде богатый… Я
не знаю, кто он был, — отвечала она. — У него был какой-то завод… Так мамаша мне говорила. Она сначала думала, что я
маленькая, и всего мне
не говорила. Все, бывало, целует меня, а сама говорит: все узнаешь; придет время, узнаешь, бедная, несчастная! И все меня бедной и несчастной звала. И когда ночью, бывало, думает, что я сплю (а я нарочно,
не сплю, притворюсь, что сплю), она все плачет надо мной, целует меня и говорит: бедная, несчастная!
Это был странный рассказ о таинственных, даже едва понятных отношениях выжившего из ума старика с его
маленькой внучкой, уже понимавшей его, уже понимавшей, несмотря на свое детство, многое из того, до чего
не развивается иной в целые годы своей обеспеченной и гладкой жизни.
«Я встала и
не хотела с ним говорить, — рассказывала Нелли, — я его очень боялась; он начал говорить про Бубнову, как она теперь сердится, что она уж
не смеет меня теперь взять, и начал вас хвалить; сказал, что он с вами большой друг и вас
маленьким мальчиком знал.
— Нет, нет, конечно,
меньше. Вы с ними знакомы, и, может быть, даже сама Наталья Николаевна вам
не раз передавала свои мысли на этот счет; а это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь; дело же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы ни кончились все прочие дела; вы понимаете? Но как, в каком виде сделать эту уступку, вот в чем вопрос? Старик горд, упрям; пожалуй, меня же обидит за мое же добродушие и швырнет мне эти деньги назад.
Теперь все прошло, уж все известно, а до сих пор я
не знаю всей тайны этого больного, измученного и оскорбленного
маленького сердца.
— Да, я буду лучше ходить по улицам и милостыню просить, а здесь
не останусь, — кричала она, рыдая. — И мать моя милостыню просила, а когда умирала, сама сказала мне: будь бедная и лучше милостыню проси, чем… Милостыню
не стыдно просить: я
не у одного человека прошу, я у всех прошу, а все
не один человек; у одного стыдно, а у всех
не стыдно; так мне одна нищенка говорила; ведь я
маленькая, мне негде взять. Я у всех и прошу. А здесь я
не хочу,
не хочу,
не хочу, я злая; я злее всех; вот какая я злая!
— Я ужасно любила его прощать, Ваня, — продолжала она, — знаешь что, когда он оставлял меня одну, я хожу, бывало, по комнате, мучаюсь, плачу, а сама иногда подумаю: чем виноватее он передо мной, тем ведь лучше… да! И знаешь: мне всегда представлялось, что он как будто такой
маленький мальчик: я сижу, а он положил ко мне на колени голову, заснул, а я его тихонько по голове глажу, ласкаю… Всегда так воображала о нем, когда его со мной
не было… Послушай, Ваня, — прибавила она вдруг, — какая это прелесть Катя!
Видно было, что ее мамашане раз говорила с своей
маленькой Нелли о своих прежних счастливых днях, сидя в своем угле, в подвале, обнимая и целуя свою девочку (все, что у ней осталось отрадного в жизни) и плача над ней, а в то же время и
не подозревая, с какою силою отзовутся эти рассказы ее в болезненно впечатлительном и рано развившемся сердце больного ребенка.
А мне ты снилась чуть
не каждую ночь, и каждую ночь ты ко мне приходила, и я над тобой плакал, а один раз ты, как
маленькая, пришла, помнишь, когда еще тебе только десять лет было и ты на фортепьяно только что начинала учиться, — пришла в коротеньком платьице, в хорошеньких башмачках и с ручками красненькими… ведь у ней красненькие такие ручки были тогда, помнишь, Аннушка? — пришла ко мне, на колени села и обняла меня…