Неточные совпадения
— Зачем вы
на меня так внимательно смотрите? — прокричал он по-немецки резким, пронзительным голосом и с угрожающим
видом.
— Или вот, например, табакерку дадут… Что ж?
На милость ведь нет образца. Поощрить захотят. А кто знает, может и ко двору попадешь, — прибавил он полушепотом и с значительным
видом, прищурив свой левый глаз, — или нет? Или еще рано ко двору-то?
— Вот он какой, — сказала старушка, оставившая со мной в последнее время всю чопорность и все свои задние мысли, — всегда-то он такой со мной; а ведь знает, что мы все его хитрости понимаем. Чего ж бы передо мной виды-то
на себя напускать! Чужая я ему, что ли? Так он и с дочерью. Ведь простить-то бы мог, даже, может быть, и желает простить, господь его знает. По ночам плачет, сама слышала! А наружу крепится. Гордость его обуяла… Батюшка, Иван Петрович, рассказывай поскорее: куда он ходил?
Но убитый
вид ее, дрожавшей перед ним от страха, тронул его. Он как будто устыдился своего гнева и
на минуту сдержал себя. Мы все молчали; я старался не глядеть
на него. Но добрая минута тянулась недолго. Во что бы ни стало надо было высказаться, хотя бы взрывом, хотя бы проклятием.
— Я помню, Алеша, вы со мной тогда поминутно советовались и все мне рассказали, отрывками, разумеется, в
виде предположений, — прибавил я, смотря
на Наташу.
Некоторые выражения его были приметно выделаны, а в иных местах его длинной и странной своею длиннотою речи он как бы искусственно напускал
на себя
вид чудака, силящегося скрыть пробивающееся чувство под
видом юмора, небрежности и шутки.
— А ты бы лучше язык-то
на привязи подержала! — раздался позади нас мужской голос. Это был пожилых лет человек в халате и в кафтане сверх халата, с
виду мещанин — мастеровой, муж моей собеседницы.
— Ну, брат Маслобоев, это ты врешь, — прервал я его. — Во-первых, генералы, хоть бы и литературные, и с
виду не такие бывают, как я, а второе, позволь тебе сказать, я действительно припоминаю, что раза два тебя
на улице встретил, да ты сам, видимо, избегал меня, а мне что ж подходить, коли вижу, человек избегает. И знаешь, что и думаю? Не будь ты теперь хмелен, ты бы и теперь меня не окликнул. Не правда ли? Ну, здравствуй! Я, брат, очень, очень рад, что тебя встретил.
Виду же Митрошке не хочу показывать, да и ты
на него не засматривайся.
— Так; давно, как-то мельком слышал, к одному делу приходилось. Ведь я уже говорил тебе, что знаю князя Валковского. Это ты хорошо делаешь, что хочешь отправить ее к тем старикам. А то стеснит она тебя только. Да вот еще что: ей нужен какой-нибудь
вид. Об этом не беспокойся;
на себя беру. Прощай, заходи чаще. Что она теперь, спит?
— Садись-ка, садись, — продолжал он с озабоченным и хлопотливым
видом, — вот спешил к тебе, дело есть; да что с тобой?
На тебе лица нет.
— Смотри не гляди
на нее и показывай
вид, как будто мы говорим о постороннем. Это что у тебя за гостья такая сидит?
Он сидел потупившись, с важным и соображающим
видом и, несмотря
на свою торопливость и
на «коротко и ясно», не находил слов для начала речи. «Что-то будет?» — подумал я.
— Он вам наверно обещал приехать сегодня? — спросила Наташа с самым простодушным
видом, смотря
на князя.
Последние же слова ее князю о том, что он не может смотреть
на их отношения серьезно, фраза об извинении по обязанности гостеприимства, ее обещание, в
виде угрозы, доказать ему в этот же вечер, что она умеет говорить прямо, — все это было до такой степени язвительно и немаскировано, что не было возможности, чтоб князь не понял всего этого.
— Вы хотите мне доказать, что вы со мной прямы и простодушны? — спросила Наташа, с вызывающим
видом смотря
на него.
— Зачем, зачем он умер? — спросила она с
видом глубочайшей грусти, мельком взглянув
на меня и вдруг опять опустив глаза.
Мне тут же показалось одно: что вчерашний визит ко мне Маслобоева, тогда как он знал, что я не дома, что сегодняшний мой визит к Маслобоеву, что сегодняшний рассказ Маслобоева, который он рассказал в пьяном
виде и нехотя, что приглашение быть у него сегодня в семь часов, что его убеждения не верить в его хитрость и, наконец, что князь, ожидающий меня полтора часа и, может быть, знавший, что я у Маслобоева, тогда как Нелли выскочила от него
на улицу, — что все это имело между собой некоторую связь.
— Нет, нет, конечно, меньше. Вы с ними знакомы, и, может быть, даже сама Наталья Николаевна вам не раз передавала свои мысли
на этот счет; а это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь; дело же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы ни кончились все прочие дела; вы понимаете? Но как, в каком
виде сделать эту уступку, вот в чем вопрос? Старик горд, упрям; пожалуй, меня же обидит за мое же добродушие и швырнет мне эти деньги назад.
Может быть, их тогда особенно связывали
виды на Катю, которые, разумеется, в инициативе своей должны были принадлежать князю.
Но лишь только случалось ему встретить какого-нибудь прохожего, где-нибудь наедине, так чтоб кругом никого не было, он молча шел
на него, с самым серьезным и глубокомысленным
видом, вдруг останавливался перед ним, развертывал свой плащ и показывал себя во всем… чистосердечии.
Иногда я замечал в ней озабоченный
вид; она начинала расспрашивать и выпытывать от меня, почему я печалюсь, что у меня
на уме; но странно, когда доходило до Наташи, она тотчас же умолкала или начинала заговаривать о другом.
Случилось это вследствие наших тайных разговоров: я убедил Анну Андреевну и сказал ей, что
вид сиротки, которой мать была тоже проклята своим отцом, может быть, повернет сердце нашего старика
на другие мысли.
Я видел, что она положила
на прилавок деньги и ей подали чашку, простую чайную чашку, очень похожую
на ту, которую она давеча разбила, чтоб показать мне и Ихменеву, какая она злая. Чашка эта стоила, может быть, копеек пятнадцать, может быть, даже и меньше. Купец завернул ее в бумагу, завязал и отдал Нелли, которая торопливо с довольным
видом вышла из лавочки.
— Да, и я
на все решилась, Ваня, — прибавила она с таким
видом, который ясно и как-то нетерпеливо предупреждал меня, чтоб я и не продолжал этого разговора.
Я понял, что она в исступлении и что мой
вид возбуждает в ней гнев до безумия, понял, что так и должно было быть, и рассудил лучше выйти. Я сел
на лестнице,
на первую ступеньку и — ждал. Иногда я подымался, отворял дверь, подзывал к себе Мавру и расспрашивал ее; Мавра плакала.
Ее глаза засверкали, и она с наивно вызывающим
видом взглянула
на старика.
Я ведь вижу, как он неловко иногда старается пересилить себя и показать
вид, что обо мне не тоскует, напускает
на себя веселость, старается смеяться и нас смешить.
Николай Сергеич, едва переступив за порог, по обыкновению своему, громко заговорил. Анна Андреевна так и замахала
на него руками. Старик тотчас же присмирел и, увидя меня и Наташу, шепотом и с уторопленным
видом стал нам рассказывать о результате своих похождений: место, о котором он хлопотал, было за ним, и он очень был рад.