— Ничего еще неизвестно, — отвечал он, соображая, — я покамест догадываюсь, размышляю, наблюдаю, но… ничего неизвестно. Вообще выздоровление невозможно. Она умрет. Я им не говорю, потому что вы так просили, но мне жаль, и я предложу завтра же консилиум. Может быть, болезнь примет после консилиума другой оборот. Но
мне очень жаль эту девочку, как дочь мою… Милая, милая девочка! И с таким игривым умом!
Неточные совпадения
— Подожди, странная ты девочка! Ведь
я тебе добра желаю;
мне тебя
жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала.
Я вспомнить об этом не могу… К тому же твой дедушка у
меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил, значит, как будто тебя
мне на руки оставлял. Он
мне во сне снится… Вот и книжки
я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься
меня. Ты, верно,
очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
Ей, про себя,
очень больно и
жаль, что
я не сделалась княгиней.
—
Мне очень жаль, что тебя не было, — сказала она. — Не то, что тебя не было в комнате… я бы не была так естественна при тебе… Я теперь краснею гораздо больше, гораздо, гораздо больше, — говорила она, краснея до слез. — Но что ты не мог видеть в щелку.
— Я надеюсь, что никакой истории не выйдет, Евгений Васильич…
Мне очень жаль, что ваше пребывание в моем доме получило такое… такой конец. Мне это тем огорчительнее, что Аркадий…
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу поедет со мной в Хабаровск.
Мне очень жаль было с ним расставаться. Я заметил, что последние дни он был ко мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то спросить и, видимо, не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я понял, что он решил уйти.
Пока ты хорош и хочешь, чтобы я любил тебя, мне очень приятно; нет, —
мне очень жаль, и ступай, куда хочешь, не все ли равно мне?
Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится.
Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом…
очень,
очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал.
Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
—
Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. —
Очень жаль, если ты не уважаешь…
— Может быть, — сказал Степан Аркадьич. — Что-то
мне показалось такое вчера. Да, если он рано уехал и был еще не в духе, то это так… Он так давно влюблен, и
мне его
очень жаль.
— Эта княжна Мери прехорошенькая, — сказал
я ему. — У нее такие бархатные глаза — именно бархатные:
я тебе советую присвоить это выражение, говоря об ее глазах; нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в ее зрачках.
Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят… Впрочем, кажется, в ее лице только и есть хорошего… А что, у нее зубы белы? Это
очень важно!
жаль, что она не улыбнулась на твою пышную фразу.
— Не радуйся, однако.
Я как-то вступил с нею в разговор у колодца, случайно; третье слово ее было: «Кто этот господин, у которого такой неприятный тяжелый взгляд? он был с вами, тогда…» Она покраснела и не хотела назвать дня, вспомнив свою милую выходку. «Вам не нужно сказывать дня, — отвечал
я ей, — он вечно будет
мне памятен…» Мой друг, Печорин!
я тебя не поздравляю; ты у нее на дурном замечании… А, право,
жаль! потому что Мери
очень мила!..