Неточные совпадения
Все дома
как будто
вдруг засверкают.
Поровнявшись с кондитерской Миллера, я
вдруг остановился
как вкопанный и стал смотреть на ту сторону улицы,
как будто предчувствуя, что вот сейчас со мной случится что-то необыкновенное, и в это-то самое мгновение на противоположной стороне я увидел старика и его собаку.
Казалось, эти два существа целый день лежат где-нибудь мертвые и,
как зайдет солнце,
вдруг оживают единственно для того, чтоб дойти до кондитерской Миллера и тем исполнить какую-то таинственную, никому не известную обязанность.
Когда же он увидел, что я
вдруг очутился с деньгами, и узнал,
какую плату можно получать за литературный труд, то и последние сомнения его рассеялись.
Быстрый в переходах от сомнения к полной, восторженной вере, радуясь
как ребенок моему счастью, он
вдруг ударился в самые необузданные надежды, в самые ослепительные мечты о моей будущности.
Он ожидал чего-то непостижимо высокого, такого, чего бы он, пожалуй, и сам не мог понять, но только непременно высокого; а вместо того
вдруг такие будни и все такое известное — вот точь-в-точь
как то самое, что обыкновенно кругом совершается.
— Да, Ваня, — спросил
вдруг старик,
как будто опомнившись, — уж не был ли болен? Что долго не ходил? Я виноват перед тобой: давно хотел тебя навестить, да все как-то того… — И он опять задумался.
Наташа вздрогнула, вскрикнула, вгляделась в приближавшегося Алешу и
вдруг, бросив мою руку, пустилась к нему. Он тоже ускорил шаги, и через минуту она была уже в его объятиях. На улице, кроме нас, никого почти не было. Они целовались, смеялись; Наташа смеялась и плакала, все вместе, точно они встретились после бесконечной разлуки. Краска залила ее бледные щеки; она была
как исступленная… Алеша заметил меня и тотчас же ко мне подошел.
Полные небольшие пунцовые губы его, превосходно обрисованные, почти всегда имели какую-то серьезную складку; тем неожиданнее и тем очаровательнее была
вдруг появлявшаяся на них улыбка, до того наивная и простодушная, что вы сами, вслед за ним, в
каком бы вы ни были настроении духа, ощущали немедленную потребность, в ответ ему, точно так же
как и он, улыбнуться.
Восклицание Алеши
как будто
вдруг разбудило ее.
Долго никто не показывался,
как будто дверь отворялась сама собой;
вдруг на пороге явилось какое-то странное существо; чьи-то глаза, сколько я мог различить в темноте, разглядывали меня пристально и упорно.
— Твой дедушка? да ведь он уже умер! — сказал я
вдруг, совершенно не приготовившись отвечать на ее вопрос, и тотчас раскаялся. С минуту стояла она в прежнем положении и
вдруг вся задрожала, но так сильно,
как будто в ней приготовлялся какой-нибудь опасный нервический припадок. Я схватился было поддержать ее, чтоб она не упала. Через несколько минут ей стало лучше, и я ясно видел, что она употребляет над собой неестественные усилия, скрывая передо мною свое волнение.
Ощупью сойдя в четвертый этаж, я остановился, и
вдруг меня
как будто подтолкнуло, что здесь, в сенях, кто-то был и прятался от меня.
Но я не докончил. Она вскрикнула в испуге,
как будто оттого, что я знаю, где она живет, оттолкнула меня своей худенькой, костлявой рукой и бросилась вниз по лестнице. Я за ней; ее шаги еще слышались мне внизу.
Вдруг они прекратились… Когда я выскочил на улицу, ее уже не было. Пробежав вплоть до Вознесенского проспекта, я увидел, что все мои поиски тщетны: она исчезла. «Вероятно, где-нибудь спряталась от меня, — подумал я, — когда еще сходила с лестницы».
— Ну вот и хорошо, — сказал старик, совершенно успокоенный моим ответом, — это хорошо… — и
вдруг замолчал и задумался,
как будто чего-то не договаривая.
— А что ж! — подхватил он
вдруг,
как будто раздраженный нашим молчанием, — чем скорей, тем лучше. Подлецом меня не сделают, хоть и решат, что я должен заплатить. Со мной моя совесть, и пусть решают. По крайней мере дело кончено; развяжут, разорят… Брошу все и уеду в Сибирь.
— Видишь, Ваня, — сказал он
вдруг, — мне жаль, мне не хотелось бы говорить, но пришло такое время, и я должен объясниться откровенно, без закорючек,
как следует всякому прямому человеку… понимаешь, Ваня?
И он начал выбрасывать из бокового кармана своего сюртука разные бумаги, одну за другою, на стол, нетерпеливо отыскивая между ними ту, которую хотел мне показать; но нужная бумага,
как нарочно, не отыскивалась. В нетерпении он рванул из кармана все, что захватил в нем рукой, и
вдруг — что-то звонко и тяжело упало на стол… Анна Андреевна вскрикнула. Это был потерянный медальон.
— Голубчик мой, Ваня! — сказала она мне через минуту и
вдруг опять замолчала,
как будто сама забыла, что хотела сказать, или сказала так, без мысли, от какого-то внезапного ощущения.
Вдруг он увидал ее в углу, между шкафом и окном. Она стояла там,
как будто спрятавшись, ни жива ни мертва.
Как вспомню об этом, до сих пор не могу не улыбнуться. Алеша тихо и осторожно подошел к ней.
Но Наташа,
как будто подавленная счастьем, опустила на грудь голову и
вдруг… тихо заплакала.
— Совсем не утаил! — перебила Наташа, — вот чем хвалится! А выходит, что все тотчас же нам рассказал. Я еще помню,
как ты
вдруг сделался такой послушный, такой нежный и не отходил от меня, точно провинился в чем-нибудь, и все письмо нам по отрывкам и рассказал.
Но разговор наш
вдруг был прерван самым неожиданным образом. В кухне, которая в то же время была и переднею, послышался легкий шум,
как будто кто-то вошел. Через минуту Мавра отворила дверь и украдкой стала кивать Алеше, вызывая его.
— А
как я-то счастлив! Я более и более буду узнавать вас! но… иду! И все-таки я не могу уйти, чтоб не пожать вашу руку, — продолжал он,
вдруг обращаясь ко мне. — Извините! Мы все теперь говорим так бессвязно… Я имел уже несколько раз удовольствие встречаться с вами, и даже раз мы были представлены друг другу. Не могу выйти отсюда, не выразив,
как бы мне приятно было возобновить с вами знакомство.
Она
вдруг нахмурила свои брови и даже с каким-то испугом взглянула на меня. Потом потупилась, молча повернулась и тихо пошла из комнаты, не удостоив меня ответом, совершенно
как вчера. Я с изумлением провожал ее глазами. Но она остановилась на пороге.
Она была сильно взволнована. Рассказывая, я нагибался к ней и заглядывал в ее лицо. Я заметил, что она употребляла ужасные усилия подавить свое волнение, точно из гордости передо мной. Она все больше и больше бледнела и крепко закусила свою нижнюю губу. Но особенно поразил меня странный стук ее сердца. Оно стучало все сильнее и сильнее, так что, наконец, можно было слышать его за два, за три шага,
как в аневризме. Я думал, что она
вдруг разразится слезами,
как и вчера; но она преодолела себя.
— Нельзя… не знаю… приду, — прошептала она
как бы в борьбе и раздумье. В эту минуту
вдруг где-то ударили стенные часы. Она вздрогнула и, с невыразимой болезненной тоскою смотря на меня, прошептала: — Это который час?
И разъяренная баба бросилась на бедную девочку, но, увидав смотревшую с крыльца женщину, жилицу нижнего этажа,
вдруг остановилась и, обращаясь к ней, завопила еще визгливее прежнего, размахивая руками,
как будто беря ее в свидетельницы чудовищного преступления ее бедной жертвы.
И она бросилась на меня с кулаками. Но в эту минуту
вдруг раздался пронзительный, нечеловеческий крик. Я взглянул, — Елена, стоявшая
как без чувств,
вдруг с страшным, неестественным криком ударилась оземь и билась в страшных судорогах. Лицо ее исказилось. С ней был припадок пахучей болезни. Растрепанная девка и женщина снизу подбежали, подняли ее и поспешно понесли наверх.
Он пошел к буфету и там,
как бы нечаянно,
вдруг очутился вместе с тем парнем в поддевке, которого так бесцеремонно звали Митрошкой.
Вдруг с силой отворилась дверь и Елена, бледная, с помутившимися глазами, в белом кисейном, но совершенно измятом и изорванном платье, с расчесанными, но разбившимися,
как бы в борьбе, волосами, ворвалась в комнату.
И вчера и третьего дня,
как приходила ко мне, она на иные мои вопросы не проговаривала ни слова, а только начинала
вдруг смотреть мне в глаза своим длинным, упорным взглядом, в котором вместе с недоумением и диким любопытством была еще какая-то странная гордость.
Я назвал ей фамилию Маслобоева и прибавил, что через него-то я и вырвал ее от Бубновой и что Бубнова его очень боится. Щеки ее
вдруг загорелись
как будто заревом, вероятно от воспоминаний.
Дав ей лекарство, я сел за свою работу. Я думал, что она спит, но, нечаянно взглянув на нее,
вдруг увидел, что она приподняла голову и пристально следила,
как я пишу. Я притворился, что не заметил ее.
Я видел, что она хочет зачем-то замять наш разговор и свернуть на другое. Я оглядел ее пристальнее: она была видимо расстроена. Впрочем, заметив, что я пристально слежу за ней и в нее вглядываюсь, она
вдруг быстро и как-то гневно взглянула на меня и с такою силою, что
как будто обожгла меня взглядом. «У нее опять горе, — подумал я, — только она говорить мне не хочет».
Он в восторге покрывал ее руки поцелуями, жадно смотрел на нее своими прекрасными глазами,
как будто не мог наглядеться. Я взглянул на Наташу и по лицу ее угадал, что у нас были одни мысли: он был вполне невинен. Да и когда,
как этот невинныймог бы сделаться виноватым? Яркий румянец прилил
вдруг к бледным щекам Наташи, точно вся кровь, собравшаяся в ее сердце, отхлынула
вдруг в голову. Глаза ее засверкали, и она гордо взглянула на князя.
Но
как только Алеша кончил, князь
вдруг разразился смехом.
Несколько минут мы все не говорили ни слова. Наташа сидела задумавшись, грустная и убитая. Вся ее энергия
вдруг ее оставила. Она смотрела прямо перед собой, ничего не видя,
как бы забывшись и держа руку Алеши в своей руке. Тот тихо доплакивал свое горе, изредка взглядывая на нее с боязливым любопытством.
— Смотри, Ваня, смотри, — продолжал он, показывая на нее пальцем, — так вся и вспыхнула,
как услышала, что я незнакомой девушке леденцов носил, так и зарделась, так и вздрогнула, точно мы
вдруг из пистолета выстрелили… ишь глазенки-то, так и сверкают,
как угольки.
— А
как вы думаете? — спросил он
вдруг,
как будто совершенно не слыхал моего вопроса, — уверены ли вы, что старик Ихменев откажется от десяти тысяч, если б даже вручить ему деньги безо всяких оговорок и… и… и всяких этих смягчений?
Но если вы упрекаете меня или дивитесь на меня, что я с вами теперь груб и, пожалуй, еще неблагопристоен,
как мужик, — одним словом,
вдруг переменил с вами тон, то вы в этом случае совершенно несправедливы.
В пылу самых горячих наслаждений она
вдруг хохотала,
как исступленная, и я понимал, вполне понимал этот хохот и сам хохотал…
Он замолчал и пытливо, с той же злобой смотрел на меня, придерживая мою руку своей рукой,
как бы боясь, чтоб я не ушел. Я уверен, что в эту минуту он соображал и доискивался, откуда я могу знать это дело, почти никому не известное, и нет ли во всем этом какой-нибудь опасности? Так продолжалось с минуту; но
вдруг лицо его быстро изменилось; прежнее насмешливое, пьяно-веселое выражение появилось снова в его глазах. Он захохотал.
Много прошло уже времени до теперешней минуты, когда я записываю все это прошлое, но до сих пор с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое личико, эти пронзительные долгие взгляды ее черных глаз, когда, бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит на меня с своей постели, смотрит, долго смотрит,
как бы вызывая меня угадать, что у ней на уме; но видя, что я не угадываю и все в прежнем недоумении, тихо и
как будто про себя улыбнется и
вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими пальчиками.
Он серьезно, но стараясь
как можно смягчить свой голос, ласковым и нежнейшим тоном изложил необходимость и спасительность порошков, а следственно, и обязанность каждого больного принимать их. Нелли приподняла было голову, но
вдруг, по-видимому совершенно нечаянным движением руки, задела ложку, и все лекарство пролилось опять на пол. Я уверен, она это сделала нарочно.
Нелли замолчала; я отошел от нее. Но четверть часа спустя она сама подозвала меня к себе слабым голосом, попросила было пить и
вдруг крепко обняла меня, припала к моей груди и долго не выпускала меня из своих рук. На другой день, когда приехала Александра Семеновна, она встретила ее с радостной улыбкой, но
как будто все еще стыдясь ее отчего-то.
Случалось иногда, впрочем, что она
вдруг становилась на какой-нибудь час ко мне по-прежнему ласкова. Ласки ее, казалось, удвоивались в эти мгновения; чаще всего в эти же минуты она горько плакала. Но часы эти проходили скоро, и она впадала опять в прежнюю тоску и опять враждебно смотрела на меня, или капризилась,
как при докторе, или
вдруг, заметив, что мне неприятна какая-нибудь ее новая шалость, начинала хохотать и всегда почти кончала слезами.
Вот думаю я это, а он
вдруг вскочил из-за стола да
как ударит пером по столу, раскраснелся, глаза сверкают, схватился за фуражку и выходит ко мне.
— Что с ним делать теперь! И
как он мог оставить вас для меня, не понимаю! — воскликнула Катя. — Вот
как теперь увидала вас и не понимаю! — Наташа не отвечала и смотрела в землю. Катя помолчала немного и
вдруг, поднявшись со стула, тихо обняла ее. Обе, обняв одна другую, заплакали. Катя села на ручку кресел Наташи, не выпуская ее из своих объятий, и начала целовать ее руки.
— Ну, так вот
как ты сделай, — сказала,
вдруг оживляясь, Наташа, — ведь графиня останется хоть сколько-нибудь в Москве?