Неточные совпадения
Я не мистик; в предчувствия и гаданья почти не верю; однако со мною, как, может
быть, и со всеми, случилось в
жизни несколько происшествий, довольно необъяснимых. Например, хоть этот старик: почему при тогдашней моей встрече с ним, я тотчас почувствовал, что в тот же вечер со мной случится что-то не совсем обыденное? Впрочем, я
был болен; а болезненные ощущения почти всегда бывают обманчивы.
Жизнь сказывалась впервые, таинственно и заманчиво, и так сладко
было знакомиться с нею.
— Знаю, братец, все знаю, — возражал старик, может
быть, слышавший первый раз в
жизни все эти истории.
Он
был не по летам наивен и почти ничего не понимал из действительной
жизни; впрочем, и в сорок лет ничего бы, кажется, в ней не узнал.
Скажи им от меня, Ваня, что я знаю, простить меня уж нельзя теперь: они простят, бог не простит; но что если они и проклянут меня, то я все-таки
буду благословлять их и молиться за них всю мою
жизнь.
А впрочем, вы, кажется, и правы: я ведь ничего не знаю в действительной
жизни; так мне и Наташа говорит; это, впрочем, мне и все говорят; какой же я
буду писатель?
Была же жажда
жизни и вера в нее!..
Да, много помешала мне эта мнительность в моей
жизни, и весь раздор мой с семейством вашим, может
быть, только последствия моего жалкого характера!..
Это
был странный рассказ о таинственных, даже едва понятных отношениях выжившего из ума старика с его маленькой внучкой, уже понимавшей его, уже понимавшей, несмотря на свое детство, многое из того, до чего не развивается иной в целые годы своей обеспеченной и гладкой
жизни.
Мрачная это
была история, одна из тех мрачных и мучительных историй, которые так часто и неприметно, почти таинственно, сбываются под тяжелым петербургским небом, в темных, потаенных закоулках огромного города, среди взбалмошного кипения
жизни, тупого эгоизма, сталкивающихся интересов, угрюмого разврата, сокровенных преступлений, среди всего этого кромешного ада бессмысленной и ненормальной
жизни…
— Ах, это вы! А я только что хотел
было стать на колена и молить бога о спасении моей
жизни. Слышали, как я ругался?
— Знаю, знаю, что ты скажешь, — перебил Алеша: — «Если мог
быть у Кати, то у тебя должно
быть вдвое причин
быть здесь». Совершенно с тобой согласен и даже прибавлю от себя: не вдвое причин, а в миллион больше причин! Но, во-первых, бывают же странные, неожиданные события в
жизни, которые все перемешивают и ставят вверх дном. Ну, вот и со мной случились такие события. Говорю же я, что в эти дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей; стало
быть,
были же важные обстоятельства!
Она говорила о долге, о назначении нашем, о том, что мы все должны служить человечеству, и так как мы совершенно сошлись, в какие-нибудь пять-шесть часов разговора, то кончили тем, что поклялись друг другу в вечной дружбе и в том, что во всю
жизнь нашу
будем действовать вместе!
— Я вовсе не хотел оскорбить тебя, друг мой, — отвечал он, — напротив, я о тебе сожалею. Ты приготовляешься к такому шагу в
жизни, при котором пора бы уже перестать
быть таким легкомысленным мальчиком. Вот моя мысль. Я смеялся невольно и совсем не хотел оскорблять тебя.
Знаешь ли ты, Алеша, что я застал Наталью Николаевну среди таких страданий, что понятно, в какой ад ты обратил для нее эти четыре дня, которые, напротив, должны бы
быть лучшими днями ее
жизни.
Целые дни мы
были в ссоре и пренебрегали нашим счастьем, а тут только на одну минуту вызываю тебя из могилы и за эту минуту готов заплатить всею
жизнью!..
Вошел старик, в халате, в туфлях; он жаловался на лихорадку. но с нежностью посмотрел на жену и все время, как я у них
был, ухаживал за ней, как нянька, смотрел ей в глаза, даже робел перед нею. Во взглядах его
было столько нежности. Он
был испуган ее болезнью; чувствовал, что лишится всего в
жизни, если и ее потеряет.
Любопытно
было бы заглянуть в эту рассуждающую головку и подсмотреть, как смешивались там совершенно детские идеи и представления с серьезно выжитыми впечатлениями и наблюдениями
жизни (потому что Катя уже жила), а вместе с тем и с идеями, еще ей не знакомыми, не выжитыми ею, но поразившими ее отвлеченно, книжно, которых уже должно
было быть очень много и которые она, вероятно, принимала за выжитые ею самою.
И много еще мы говорили с ней. Она мне рассказала чуть не всю свою
жизнь и с жадностью слушала мои рассказы. Все требовала, чтоб я всего более рассказывал ей про Наташу и про Алешу.
Было уже двенадцать часов, когда князь подошел ко мне и дал знать, что пора откланиваться. Я простился. Катя горячо пожала мне руку и выразительно на меня взглянула. Графиня просила меня бывать; мы вышли вместе с князем.
Конечно, один ваш писатель даже, помнится, сказал где-то: что, может
быть, самый великий подвиг человека в том, если он сумеет ограничиться в
жизни ролью второго лица…
— Вы откровенны. Ну, да что же делать, если самого меня мучат! Глупо и я откровенен, но уж таков мой характер. Впрочем, мне хочется рассказать кой-какие черты из моей
жизни. Вы меня поймете лучше, и это
будет очень любопытно. Да, я действительно, может
быть, сегодня похож на полишинеля; а ведь полишинель откровенен, не правда ли?
— Вы бы не
были молодым моим другом, если б отвечали иначе! Я так и знал, что вы это скажете. Ха, ха, ха! Подождите, mon ami, поживете и поймете, а теперь вам еще нужно пряничка. Нет, вы не поэт после этого: эта женщина понимала
жизнь и умела ею воспользоваться.
Я бы отнял у ней наслаждение
быть несчастной вполне из-за меняи проклинать меня за это всю свою
жизнь.
— Но это должно
быть. И однако, при удалении неблагоприятных обстоятельств, при спокойной и тихой
жизни, когда
будет более удовольствий, пациентка еще может
быть отдалена от смерти, и даже бывают случаи… неожиданные… ненормальные и странные… одним словом, пациентка даже может
быть спасена, при совокуплении многих благоприятных обстоятельств, но радикально спасена — никогда.
— Более всего надо беречь свое здоровье, — говорил он догматическим тоном, — и во-первых, и главное, для того чтоб остаться в живых, а во-вторых, чтобы всегда
быть здоровым и, таким образом, достигнуть счастия в
жизни. Если вы имеете, мое милое дитя, какие-нибудь горести, то забывайте их или лучше всего старайтесь о них не думать. Если же не имеете никаких горестей, то… также о них не думайте, а старайтесь думать об удовольствиях… о чем-нибудь веселом, игривом…
За ее гордость он грозил ей наказанием и проклятием и кончал требованием, чтоб она немедленно и покорно возвратилась домой, и тогда, только тогда, может
быть, после покорной и примерной новой
жизни «в недрах семейства», мы решимся простить тебя, писал он.
Мне казалось, что бедная брошенная сиротка, у которой мать
была тоже проклята своим отцом, могла бы грустным, трагическим рассказом о прежней своей
жизни и о смерти своей матери тронуть старика и подвигнуть его на великодушные чувства.
Видно
было, что ее мамашане раз говорила с своей маленькой Нелли о своих прежних счастливых днях, сидя в своем угле, в подвале, обнимая и целуя свою девочку (все, что у ней осталось отрадного в
жизни) и плача над ней, а в то же время и не подозревая, с какою силою отзовутся эти рассказы ее в болезненно впечатлительном и рано развившемся сердце больного ребенка.
Мамаша остановилась, схватила меня и сказала мне тогда: «Нелли,
будь бедная,
будь всю
жизнь бедная, не ходи к ним, кто бы тебя ни позвал, кто бы ни пришел.
— Пусть безумная! — подхватила Нелли, резко обращаясь к нему, — пусть безумная, но она мне так приказала, так я и
буду всю
жизнь. И когда она мне это сказала, то даже в обморок упала.
— В будущем году! Невесту он себе еще в прошлом году приглядел; ей
было тогда всего четырнадцать лет, теперь ей уж пятнадцать, кажется, еще в фартучке ходит, бедняжка. Родители рады! Понимаешь, как ему надо
было, чтоб жена умерла? Генеральская дочка, денежная девочка — много денег! Мы, брат Ваня, с тобой никогда так не женимся… Только чего я себе во всю
жизнь не прощу, — вскричал Маслобоев, крепко стукнув кулаком по столу, — это — что он оплел меня, две недели назад… подлец!
Впервые опубликован в журнале «Время», январь-июль 1861 г. под заглавием «Униженные и оскорбленные. Из записок неудавшегося литератора» с посвящением М.М.Достоевскому. Текст
был переработан для отдельного издания этого же года, при последующих изданиях проводилась только стилистическая правка. Воспроизводится по изданию 1879 г. (последнее при
жизни автора) с исправлением опечаток по предыдущим изданиям. 1859 г.