Неточные совпадения
Николай Сергеич, за неимением кой-каких бумаг, а главное, не имея ни покровителей, ни опытности в хождении по таким
делам, тотчас же
стал проигрывать в своей тяжбе.
Старик уже отбросил все мечты о высоком: «С первого шага видно, что далеко кулику до Петрова
дня; так себе, просто рассказец; зато сердце захватывает, — говорил он, — зато
становится понятно и памятно, что кругом происходит; зато познается, что самый забитый, последний человек есть тоже человек и называется брат мой!» Наташа слушала, плакала и под столом, украдкой, крепко пожимала мою руку.
Вещи продолжали продаваться, Наташа продала даже свои платья и
стала искать работы; когда Алеша узнал об этом, отчаянию его не было пределов: он проклинал себя, кричал, что сам себя презирает, а между тем ничем не поправил
дела.
Потом о тебе
стала расспрашивать, говорила, что очень хочет познакомиться с тобой, просила передать, что уже любит тебя как сестру и чтоб и ты ее любила как сестру, а когда узнала, что я уже пятый
день тебя не видал, тотчас же
стала гнать меня к тебе…
Я
стал на тротуаре против ворот и глядел в калитку. Только что я вышел, баба бросилась наверх, а дворник, сделав свое
дело, тоже куда-то скрылся. Через минуту женщина, помогавшая снести Елену, сошла с крыльца, спеша к себе вниз. Увидев меня, она остановилась и с любопытством на меня поглядела. Ее доброе и смирное лицо ободрило меня. Я снова ступил на двор и прямо подошел к ней.
Кроме того, ей очень хотелось объявить мне о своих новых надеждах, возродившихся в ней со вчерашнего
дня, и об Николае Сергеиче, который со вчерашнего
дня прихворнул,
стал угрюм, а между тем и как-то особенно с нею нежен.
— Да; но он только в последний месяц
стал совсем забываться. Сидит, бывало, здесь целый
день, и, если б я не приходила к нему, он бы и другой, и третий
день так сидел, не пивши, не евши. А прежде он был гораздо лучше.
— Знаю, знаю, что ты скажешь, — перебил Алеша: — «Если мог быть у Кати, то у тебя должно быть вдвое причин быть здесь». Совершенно с тобой согласен и даже прибавлю от себя: не вдвое причин, а в миллион больше причин! Но, во-первых, бывают же странные, неожиданные события в жизни, которые все перемешивают и ставят вверх
дном. Ну, вот и со мной случились такие события. Говорю же я, что в эти
дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей;
стало быть, были же важные обстоятельства!
В этот
день мне предстояло много ходьбы. Я
стал прощаться с Нелли.
— Нет, про только-тоуж я скажу, — перебил он, выскакивая в переднюю и надевая шинель (за ним и я
стал одеваться). — У меня и до тебя
дело; очень важное
дело, за ним-то я и звал тебя; прямо до тебя касается и до твоих интересов. А так как в одну минуту, теперь, рассказать нельзя, то дай ты, ради бога, слово, что придешь ко мне сегодня ровно в семь часов, ни раньше, ни позже. Буду дома.
— Ну, вот видите, ну хоть бы этот миллион, уж они так болтают о нем, что уж и несносно
становится. Я, конечно, с радостию пожертвую на все полезное, к чему ведь такие огромные деньги, не правда ли? Но ведь когда еще я его пожертвую; а они уж там теперь
делят, рассуждают, кричат, спорят: куда лучше употребить его, даже ссорятся из-за этого, — так что уж это и странно. Слишком торопятся. Но все-таки они такие искренние и… умные. Учатся. Это все же лучше, чем как другие живут. Ведь так?
Она поссорилась даже раз с Александрой Семеновной, сказала ей, что ничего не хочет от нее. Когда же я
стал пенять ей, при Александре же Семеновне, она разгорячилась, отвечала с какой-то порывчатой, накопившейся злобой, но вдруг замолчала и ровно два
дня ни одного слова не говорила со мной, не хотела принять ни одного лекарства, даже не хотела пить и есть, и только старичок доктор сумел уговорить и усовестить ее.
С своей стороны, старичок начал ездить к нам каждый
день, а иногда и по два раза в
день, даже и тогда, когда Нелли
стала ходить и уже совсем выздоравливала, и казалось, она заворожила его так, что он не мог прожить
дня, не слыхав ее смеху и шуток над ним, нередко очень забавных.
Он был прав. Я решительно не знал, что делалось с нею. Она как будто совсем не хотела говорить со мной, точно я перед ней в чем-нибудь провинился. Мне это было очень горько. Я даже сам нахмурился и однажды целый
день не заговаривал с нею, но на другой
день мне
стало стыдно. Часто она плакала, и я решительно не знал, чем ее утешить. Впрочем, она однажды прервала со мной свое молчание.
Да, Ваня,
дня не проживу без нее, я это чувствую, да! и потому мы решили немедленно с ней обвенчаться; а так как до отъезда нельзя этого сделать, потому что теперь великий пост и венчать не
станут, то уж по приезде моем, а это будет к первому июня.
Из дому
стал поминутно уходить: «все по
делам, говорит, ухожу, адвоката видеть надо»; наконец, сегодня утром заперся у себя в кабинете: «мне, говорит, нужную бумагу по тяжебному
делу надо писать».
Иногда он вдруг принимался утешать ее, говорил, что едет только на месяц или много что на пять недель, что приедет летом, тогда будет их свадьба, и отец согласится, и, наконец, главное, что ведь он послезавтра приедет из Москвы, и тогда целых четыре
дня они еще пробудут вместе и что,
стало быть, теперь расстаются на один только
день…
— Вы поняли, — продолжал он, — что,
став женою Алеши, могли возбудить в нем впоследствии к себе ненависть, и у вас достало благородной гордости, чтоб сознать это и решиться… но — ведь не хвалить же я вас приехал. Я хотел только заявить перед вами, что никогда и нигде не найдете вы лучшего друга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем этом
деле я принимал невольное участие, но — я исполнял свой долг. Ваше прекрасное сердце поймет это и примирится с моим… А мне было тяжелее вашего, поверьте!
На третий
день его и привели; дедушка сто рублей отдал и с этих пор
стал любить Азорку.
— Я три
дня не ходила к дедушке, — начала опять Нелли, — а в это время мамаше
стало худо.
Когда я пришла домой, я отдала деньги и все рассказала мамаше, и мамаше сделалось хуже, а сама я всю ночь была больна и на другой
день тоже вся в жару была, но я только об одном думала, потому что сердилась на дедушку, и когда мамаша заснула, пошла на улицу, к дедушкиной квартире, и, не доходя,
стала на мосту.
Куды ты еще пятак
дела?» Я заплакала тому, что он мне не верит, а он меня не слушает и все кричит: «Ты украла один пятак!» — и
стал бить меня, тут же на мосту, и больно бил.
Если вы не отвергнете Нелли, то, может быть, тамя прощу вас, и в
день суда сама
стану перед престолом божиим и буду умолять Судию простить вам грехи ваши.