О да, конечно, я был побежден лишь одним ощущением
того сна, и оно только одно уцелело в до крови раненном сердце моем; но зато действительные образы и формы сна моего, то есть те, которые я в самом деле видел в самый час моего сновидения, были восполнены до такой гармонии, были до того обаятельны и прекрасны и до того были истинны, что, проснувшись, я, конечно, не в силах был воплотить их в слабые слова наши, так что они должны были как бы стушеваться в уме моем, а стало быть, и действительно, может быть, я сам, бессознательно, принужден был сочинить потом подробности и, уж конечно, исказив их, особенно при таком страстном желании моем поскорее и хоть сколько-нибудь их передать.
Неточные совпадения
Например, мне вдруг представилось одно странное соображение, что если б я жил прежде на луне или на Марсе, и сделал бы там какой-нибудь самый срамный и бесчестный поступок, какой только можно себе представить, и был там за него поруган и обесчещен так, как только можно ощутить и представить лишь разве иногда во
сне, в кошмаре, и если б, очутившись потом на земле, я продолжал бы сохранять сознание о
том, что сделал на другой планете, и, кроме
того, знал бы, что уже туда ни за что и никогда не возвращусь,
то, смотря с земли на луну, — было бы мне всё равно или нет?
Сны, кажется, стремит не рассудок, а желание, не голова, а сердце, а между
тем какие хитрейшие вещи проделывал иногда мой рассудок во
сне!
Между
тем с ним происходят во
сне вещи, совсем непостижимые.
Я иногда его вижу во
сне: он принимает участие в моих делах, мы очень заинтересованы, а между
тем я ведь вполне, во все продолжение
сна, знаю и помню, что брат мой помер и схоронен.
Они дразнят меня теперь
тем, что ведь это был только
сон.
И вот я в руках существа, конечно не человеческого, но которое есть, существует: «А, стало быть, есть и за гробом жизнь!» — подумал я с странным легкомыслием
сна, но сущность сердца моего оставалась со мною, во всей глубине: «И если надо быть снова, — подумал я, — и жить опять по чьей-то неустранимой воле,
то не хочу, чтоб меня победили и унизили!» — «Ты знаешь, что я боюсь тебя, и за
то презираешь меня», — сказал я вдруг моему спутнику, не удержавшись от унизительного вопроса, в котором заключалось признание, и ощутив, как укол булавки, в сердце моем унижение мое.
Пусть
сон мой породило сердце мое, но разве одно сердце мое в силах было породить
ту ужасную правду, которая потом случилась со мной?
— Мне, однако ж, страшно оставаться одной. Меня сон так и клонит. Что, если мне приснится то же самое? я даже не уверена, точно ли
то сон был, — так это происходило живо.
Эта бессонная лихорадочная ночь, чувство одиночества, ровный, матовый, неживой свет луны, чернеющая глубина выемки под ногами, и рядом с ним молчаливый, обезумевший от побоев солдат — все, все представилось ему каким-то нелепым, мучительным сновидением, вроде
тех снов, которые, должно быть, будут сниться людям в самые последние дни мира.
— Спала, боярин, в твоем терему сладко, и за
тот сон тебя благодарствую; а видела во сне моего отца с матерью, и надеюсь, что ты меня не задержишь неволей и отпустишь к ним, — смело отвечала боярышня.
Сердце его билось — билось — билось, и вдруг — точь-в-точь, как тогда, в
том сне, — раздались три сильнейшие удара в колокольчик.
Неточные совпадения
Намяв бока порядочно // Друг другу, образумились // Крестьяне наконец, // Из лужицы напилися, // Умылись, освежилися, //
Сон начал их кренить… //
Тем часом птенчик крохотный, // Помалу, по полсаженки, // Низком перелетаючи, // К костру подобрался.
— Не богатырь я, милая, // А силой
тот не хвастайся, // Кто
сна не поборал! —
Скотинин. Я никуда не шел, а брожу, задумавшись. У меня такой обычай, как что заберу в голову,
то из нее гвоздем не выколотишь. У меня, слышь ты, что вошло в ум, тут и засело. О
том вся и дума,
то только и вижу во
сне, как наяву, а наяву, как во
сне.
Началось общее судбище; всякий припоминал про своего ближнего всякое, даже такое, что
тому и во
сне не снилось, и так как судоговорение было краткословное,
то в городе только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп!
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за
то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда,
сном.