Неточные совпадения
Ужасно, ужасно! но всего ужаснее то — позвольте это вам
сказать откровенно, полковник, — всего ужаснее то, что вы стоите теперь передо мною, как бесчувственный столб, разиня рот и хлопая глазами, что даже неприлично, тогда как при
одном предположении подобного случая вы бы должны были вырвать с корнем волосы из головы своей и испустить ручьи… что я говорю! реки, озера, моря, океаны слез!..
— Позвольте спросить вас, —
сказал я, нерешительно выступая вперед, — сейчас вы изволили упомянуть о Фоме Фомиче; кажется, его фамилия, если только не ошибаюсь, Опискин. Вот видите ли, я желал бы… словом, я имею особенные причины интересоваться этим лицом и, с своей стороны, очень бы желал узнать, в какой степени можно верить словам этого доброго человека, что барин его, Егор Ильич Ростанев, хочет подарить
одну из своих деревень Фоме Фомичу. Меня это чрезвычайно интересует, и я…
— А кто вас тянул к дядюшке? Сидели бы там, где-нибудь у себя, коли было где сесть! Нет, батюшка, тут, я вам
скажу, ученостью мало возьмете, да и никакой дядюшка вам не поможет; попадете в аркан! Да я у них похудел в
одни сутки. Ну, верите ли, что я у них похудел? Нет, вы, я вижу, не верите. Что ж, пожалуй, бог с вами, не верьте.
Чувствительность сердечная погубила меня — откровенно
скажу; а во всем этом Фомка
один виноват!
— После, после, мой друг, после! все это объяснится. Да какой же ты стал молодец! Милый ты мой! А как же я тебя ждал! Хотел излить, так
сказать… ты ученый, ты
один у меня… ты и Коровкин. Надобно заметить тебе, что на тебя здесь все сердятся. Смотри же, будь осторожнее, не оплошай!
Об этой Татьяне Ивановне,
одной из настоящих «героинь» моего рассказа, я
скажу после подробнее: биография ее примечательна.
— Послушайте, знаете ли, что я вам
скажу? вы ужасно, ужасно похожи на
одного молодого человека, о-ча-ро-ва-тельного молодого человека!..
Свояченицу свою облагодетельствовал;
одну сироту замуж выдал за дивного молодого человека (теперь стряпчим в Малиново; еще молодой человек, но с каким-то, можно
сказать, универсальным образованием!) — словом, из генералов генерал!
Сидел за столом — помню еще, подавали его любимый киселек со сливками, — молчал-молчал да как вскочит: «Обижают меня, обижают!» — «Да чем же, говорю, тебя, Фома Фомич, обижают?» — «Вы теперь, говорит, мною пренебрегаете; вы генералами теперь занимаетесь; вам теперь генералы дороже меня!» Ну, разумеется, я теперь все это вкратце тебе передаю; так
сказать,
одну только сущность; но если бы ты знал, что он еще говорил… словом, потряс всю мою душу!
«Как! — говорил он, защищая свою нелепую мысль (мысль, приходившую в голову и не
одному Фоме Фомичу, чему свидетелем пишущий эти строки), — как! он всегда вверху при своей госпоже; вдруг она, забыв, что он не понимает по-французски,
скажет ему, например, донне муа мон мушуар [Дайте мне платок (франц.: «Donnez-moi mon mouchoir»).] — он должен и тут найтись и тут услужить!» Но оказалось, что не только нельзя было Фалалея выучить по-французски, но что повар Андрон, его дядя, бескорыстно старавшийся научить его русской грамоте, давно уже махнул рукой и сложил азбуку на полку!
— Не скажу-с, — заметил Фома, как бы с сожалением. — Читал я недавно
одну из поэм… Ну, что! «Незабудочки»! А если хотите, из новейших мне более всех нравится «Переписчик» — легкое перо!
— Вы предчувствовали? Настасья Евграфовна, еще
один вопрос. Я, конечно, не имею ни малейшего права, но решаюсь предложить вам этот последний вопрос для общего блага.
Скажите — и это умрет во мне —
скажите откровенно: дядя влюблен в вас или нет?
— Да, полковник, да! именно так будет, потому что так должно быть. Завтра же ухожу от вас. Рассыпьте ваши миллионы, устелите весь путь мой, всю большую дорогу вплоть до Москвы кредитными билетами — и я гордо, презрительно пройду по вашим билетам; эта самая нога, полковник, растопчет, загрязнит, раздавит эти билеты, и Фома Опискин будет сыт
одним благородством своей души! Я
сказал и доказал! Прощайте, полковник. Про-щай-те, полковник!..
— Ах, в очень многом, помилуйте! Иначе я бы и не просил. Я уже
сказал вам, что имею в виду
одно почтенное, но бедное семейство. Вы же мне можете помочь и здесь, и там, и, наконец, как свидетель. Признаюсь, без вашей помощи я буду как без рук.
Можешь делать все, что тебе угодно, ходить по всем комнатам и в саду, и даже при гостях, — словом, все, что угодно; но только под
одним условием, что ты ничего не будешь завтра сам говорить при маменьке и при Фоме Фомиче, — это непременное условие, то есть решительно ни полслова — я уж обещался за тебя, — а только будешь слушать, что старшие… то есть я хотел
сказать, что другие будут говорить.
— Послушайте, дядюшка, — вскричал я, чуть не задыхаясь, —
скажите мне только
одно и успокойте меня: я в настоящем сумасшедшем доме или нет?
— Дядюшка! простите меня за
один вопрос, —
сказал я торжественно, — не сердитесь на меня, поймите, что ответ на этот вопрос может многое разрешить; я даже отчасти вправе требовать от вас ответа, дядюшка!
— Да ведь критический случай, Сережа; многое надо было взаимно
сказать. Днем-то я и смотреть на нее не смею: она в
один угол, а я в другой нарочно смотрю, как будто и не замечаю, что она есть на свете. А ночью сойдемся, да и наговоримся…
— Не успел я двух слов
сказать, знаешь, сердце у меня заколотилось, из глаз слезы выступили; стал я ее уговаривать, чтоб за тебя вышла; а она мне: «Верно, вы меня не любите, верно, вы ничего не видите», — и вдруг как бросится мне на шею, обвила меня руками, заплакала, зарыдала! «Я, говорит,
одного вас люблю и на за кого не выйду. Я вас уже давно люблю, только и за вас не выйду, а завтра же уеду и в монастырь пойду».
— К чему ж так обвинять? — заметил я с некоторою робостью. — Известно, что Татьяна Ивановна… не в полном своем здоровье… или, лучше
сказать, у ней такая мания… Мне кажется, виноват
один Обноскин, а не она.
— Настасья Евграфовна! неужели это последнее ваше слово? — проговорил дядя, смотря на нее с невыразимым отчаянием. —
Скажите одно только слово — и я жертвую вам всем!..
— Более через сердечную жалость-с. Просили не говорить-с. Их же извозчик лошадей выкормил и запрег-с. А за врученную, три дня назад, сумму-с велели почтительнейше благодарить-с и
сказать, что вышлют долг с
одною из первых почт-с.
Роман кончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воцарился в доме, в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много приличных объяснений; но, в сущности, все эти объяснения теперь совершенно лишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений
скажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе всех героев моего рассказа: без этого, как известно, не кончается ни
один роман, и это даже предписано правилами.