Неточные совпадения
Хвастался он до нелепости, ломался до невозможности, требовал птичьего молока, тиранствовал без меры, и дошло до того, что
добрые люди, еще не быв свидетелями
всех этих проделок, а слушая только россказни, считали
все это за чудо, за наваждение, крестились и отплевывались.
Это был действительно ребенок в сорок лет, экспансивный в высшей степени, всегда веселый, предполагавший
всех людей ангелами, обвинявший себя в чужих недостатках и преувеличивавший
добрые качества других до крайности, даже предполагавший их там, где их быть не могло.
— Народу-то, народу-то! — проговорил он, качая головой. — И
всё, чай, тре…звые, — протянул он в каком-то грустном раздумье, как бы в упрек самому себе. — Ну, с
добрым утром, братцы, с наступающим днем.
— Сережа! ты в заблуждении; это клевета! — вскричал дядя, покраснев и ужасно сконфузившись. — Это они, дураки, не поняли, что он им говорил! Он только так… какой тут медный грош!.. А тебе нечего про
все поминать, горло драть, — продолжал дядя, с укоризною обращаясь к мужику, — тебе ж, дураку,
добра пожелали, а ты не понимаешь, да и кричишь!
— Ну, ну, это вздор! Богу да царю кланяйтесь, а не мне… Ну, ступайте, ведите себя хорошо, заслужите ласку… ну и там
все… Знаешь, — сказал он, вдруг обращаясь ко мне, только что ушли мужики, и как-то сияя от радости, — любит мужичок
доброе слово, да и подарочек не повредит. Подарю-ка я им что-нибудь, — а? как ты думаешь? Для твоего приезда… Подарить или нет?
В ту же минуту
добрая тетушка, Прасковья Ильинична, не вытерпела, бросила разливать чай и кинулась было ко мне лобызать меня; но я еще не успел ей сказать двух слов, как тотчас же раздался визгливый голос девицы Перепелицыной, пропищавшей, что «видно, Прасковья Ильинична забыли-с маменьку-с (генеральшу), что маменька-с требовали чаю-с, а вы и не наливаете-с, а они ждут-с», и Прасковья Ильинична, оставив меня, со
всех ног бросилась к своим обязанностям.
Но напрасно смеялся бедный дядя; тщетно обводил он кругом свой веселый и
добрый взгляд: мертвое молчание было ответом на его веселую историю. Фома Фомич сидел в мрачном безмолвии, а за ним и
все; только Обноскин слегка улыбался, предвидя гонку, которую зададут дяде. Дядя сконфузился и покраснел. Того-то и желалось Фоме.
Да я в людскую теперь не могу сойти: «француз ты, говорят, француз!» Нет, сударь, Фома Фомич, не один я, дурак, а уж и
добрые люди начали говорить в один голос, что вы как есть злющий человек теперь стали, а что барин наш перед вами
все одно, что малый ребенок; что вы хоть породой и енаральский сын и сами, может, немного до енарала не дослужили, но такой злющий, как то есть должен быть настоящий фурий.
Вы понимаете, что тут никакого риску: она совершеннолетняя, и, кроме того, во
всем ее
добрая воля.
Сашурка
добрая девочка, но она ошибается; так-таки и пойдем
всем кагалом, еще перед обедней, пораньше.
Она совершенно была уверена, что по чьему-то мановению
все люди вдруг исправились и стали,
все до одного, веселые, милые, ласковые,
добрые.
— Я еще вчера сказала вам, — продолжала Настя, — что не могу быть вашей женою. Вы видите: меня не хотят у вас… а я
все это давно, уж заранее предчувствовала; маменька ваша не даст нам благословения… другие тоже. Вы сами хоть и не раскаетесь потом, потому что вы великодушный человек, но все-таки будете несчастны из-за меня… с вашим
добрым характером…
Роман кончен. Любовники соединились, и гений
добра безусловно воцарился в доме, в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много приличных объяснений; но, в сущности,
все эти объяснения теперь совершенно лишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений скажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе
всех героев моего рассказа: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это даже предписано правилами.
Настенька любит читать жития святых и с сокрушением говорит, что обыкновенных
добрых дел еще мало, а что надо бы раздать
все нищим и быть счастливыми в бедности.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же
все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а
все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека.
Неточные совпадения
Подите кто-нибудь!» // Замялись наши странники, // Желательно бы выручить // Несчастных вахлаков, // Да барин глуп: судись потом, // Как влепит сотню
добрую // При
всем честном миру!
«Вишь, тоже
добрый! сжалился», — // Заметил Пров, а Влас ему: // — Не зол… да есть пословица: // Хвали траву в стогу, // А барина — в гробу! //
Все лучше, кабы Бог его // Прибрал… Уж нет Агапушки…
— Послали в Клин нарочного, //
Всю истину доведали, — // Филиппушку спасли. // Елена Александровна // Ко мне его, голубчика, // Сама — дай Бог ей счастие! // За ручку подвела. //
Добра была, умна была,
На
все четыре стороны // Поклон, — и громким голосом // Кричит: «Эй, люди
добрые!
У каждого крестьянина // Душа что туча черная — // Гневна, грозна, — и надо бы // Громам греметь оттудова, // Кровавым лить дождям, // А
все вином кончается. // Пошла по жилам чарочка — // И рассмеялась
добрая // Крестьянская душа! // Не горевать тут надобно, // Гляди кругом — возрадуйся! // Ай парни, ай молодушки, // Умеют погулять! // Повымахали косточки, // Повымотали душеньку, // А удаль молодецкую // Про случай сберегли!..