Неточные совпадения
«На какое
дело хочу покуситься и в
то же время каких пустяков боюсь! — подумал он с странною улыбкой.
Он был до
того худо одет, что иной, даже и привычный человек, посовестился бы
днем выходить в таких лохмотьях на улицу.
Пятнадцать копеек в
день, сударь, не заработает, если честна и не имеет особых талантов, да и
то рук не покладая работавши!
И в продолжение всего
того райского
дня моей жизни и всего
того вечера я и сам в мечтаниях летучих препровождал: и,
то есть, как я это все устрою, и ребятишек одену, и ей спокой дам, и дочь мою единородную от бесчестья в лоно семьи возвращу…
Ну-с, государь ты мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же
день, после всех сих мечтаний (
то есть это будет ровно пять суток назад
тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул, что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с, глядите на меня, все!
Скорби, скорби искал я на
дне его, скорби и слез, и вкусил и обрел; а пожалеет нас
тот, кто всех пожалел и кто всех и вся понимал, он единый, он и судия.
Письмо матери его измучило. Но относительно главнейшего, капитального пункта сомнений в нем не было ни на минуту, даже в
то еще время, как он читал письмо. Главнейшая суть
дела была решена в его голове, и решена окончательно: «Не бывать этому браку, пока я жив, и к черту господина Лужина!»
«Гм… к Разумихину, — проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы в смысле окончательного решения, — к Разумихину я пойду, это конечно… но — не теперь… Я к нему… на другой
день после
того пойду, когда уже
то будет кончено и когда все по-новому пойдет…»
«После
того, — вскрикнул он, срываясь со скамейки, — да разве
то будет? Неужели в самом
деле будет?»
Но теперь, странное
дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из
тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
— А чтобы
те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со
дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе руки и с усилием размахивается над савраской.
Так как на рынке продавать невыгодно,
то и искали торговку, а Лизавета этим занималась: брала комиссии, ходила по
делам и имела большую практику, потому что была очень честна и всегда говорила крайнюю цену: какую цену скажет, так
тому и быть.
Она работала на сестру
день и ночь, была в доме вместо кухарки и прачки и, кроме
того, шила на продажу, даже полы мыть нанималась, и все сестре отдавала.
Убей ее и возьми ее деньги, с
тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему
делу: как ты думаешь, не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых
дел?
О
том, что
дело надо сделать топором, решено им было уже давно.
Дело в
том, что Настасьи, и особенно по вечерам, поминутно не бывало дома: или убежит к соседям, или в лавочку, а дверь всегда оставляет настежь.
Дойдя до таких выводов, он решил, что с ним лично, в его
деле, не может быть подобных болезненных переворотов, что рассудок и воля останутся при нем, неотъемлемо, во все время исполнения задуманного, единственно по
той причине, что задуманное им — «не преступление»…
— Это уж не наше
дело. А к нам вот поступило ко взысканию просроченное и законно протестованное заемное письмо в сто пятнадцать рублей, выданное вами вдове, коллежской асессорше Зарницыной, назад
тому девять месяцев, а от вдовы Зарницыной перешедшее уплатою к надворному советнику Чебарову, мы и приглашаем вас посему к отзыву.
Письмоводитель смотрел на него с снисходительною улыбкой сожаления, а вместе с
тем и некоторого торжества, как на новичка, которого только что начинают обстреливать: «Что, дескать, каково ты теперь себя чувствуешь?» Но какое, какое было ему теперь
дело до заемного письма, до взыскания!
Что же касается пышной дамы,
то вначале она так и затрепетала от грома и молнии; но странное
дело: чем многочисленнее и крепче становились ругательства,
тем вид ее становился любезнее,
тем очаровательнее делалась ее улыбка, обращенная к грозному поручику. Она семенила на месте и беспрерывно приседала, с нетерпением выжидая, что наконец-то и ей позволят ввернуть свое слово, и дождалась.
— Третьего
дня в трактире тоже история: пообедал, а платить не желает; «я, дескать, вас в сатире за
то опишу».
Раскольникову показалось, что письмоводитель стал с ним небрежнее и презрительнее после его исповеди, — но странное
дело, — ему вдруг стало самому решительно все равно до чьего бы
то ни было мнения, и перемена эта произошла как-то в один миг, в одну минуту.
Это было уже давно решено: «Бросить все в канаву, и концы в воду, и
дело с концом». Так порешил он еще ночью, в бреду, в
те мгновения, когда, он помнил это, несколько раз порывался встать и идти: «Поскорей, поскорей, и все выбросить». Но выбросить оказалось очень трудно.
И без
того уже все так и смотрят, встречаясь, оглядывают, как будто им и
дело только до него.
Но когда он ступил на К—й бульвар, где третьего
дня повстречался с
тою девочкой, смех его вдруг прошел.
«Если действительно все это
дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель,
то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое
дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как же?»
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину сам пришел! Опять
та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно: сам я пришел или просто шел, да сюда зашел? Все равно; сказал я… третьего
дня… что к нему после
того на другой
день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и не могу теперь зайти…»
Иной раз казалось ему, что он уже с месяц лежит; в другой раз — что все
тот же
день идет.
В
тот же
день и приступил.
— Скверно, брат,
то, что ты с самого начала не сумел взяться за
дело.
Хотел было я ему, как узнал это все, так, для очистки совести, тоже струю пустить, да на
ту пору у нас с Пашенькой гармония вышла, и я повелел это
дело все прекратить, в самом
то есть источнике, поручившись, что ты заплатишь.
— Гм! — сказал
тот, — забыл! Мне еще давеча мерещилось, что ты все еще не в своем… Теперь со сна-то поправился… Право, совсем лучше смотришь. Молодец! Ну да к
делу! Вот сейчас припомнишь. Смотри-ка сюда, милый человек.
— А я за тебя только одну! Остри еще! Заметов еще мальчишка, я еще волосенки ему надеру, потому что его надо привлекать, а не отталкивать.
Тем, что оттолкнешь человека, — не исправишь,
тем паче мальчишку. С мальчишкой вдвое осторожнее надо. Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то не понимаете! Человека не уважаете, себя обижаете… А коли хочешь знать, так у нас, пожалуй, и
дело одно общее завязалось.
— Да все по
делу о маляре,
то есть о красильщике… Уж мы его вытащим! А впрочем, теперь и беды никакой.
Дело совсем, совсем теперь очевидное! Мы только пару поддадим.
— Это пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу. — Ведь тут что всего обиднее? Ведь не
то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье
дело милое, потому что к правде ведет. Нет,
то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но… Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
— Да, мошенник какой-то! Он и векселя тоже скупает. Промышленник. Да черт с ним! Я ведь на что злюсь-то, понимаешь ты это? На рутину их дряхлую, пошлейшую, закорузлую злюсь… А тут, в одном этом
деле, целый новый путь открыть можно. По одним психологическим только данным можно показать, как на истинный след попадать должно. «У нас есть, дескать, факты!» Да ведь факты не всё; по крайней мере половина
дела в
том, как с фактами обращаться умеешь!
Ну, слушай историю: ровно на третий
день после убийства, поутру, когда они там нянчились еще с Кохом да Пестряковым, — хотя
те каждый свой шаг доказали: очевидность кричит! — объявляется вдруг самый неожиданный факт.
Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив
того самого дома, является в контору и приносит ювелирский футляр с золотыми серьгами и рассказывает целую повесть: «Прибежал-де ко мне повечеру, третьего
дня, примерно в начале девятого, —
день и час! вникаешь? — работник красильщик, который и до этого ко мне на
дню забегал, Миколай, и принес мне ефту коробку, с золотыми сережками и с камушками, и просил за них под заклад два рубля, а на мой спрос: где взял? — объявил, что на панели поднял.
А сегодня поутру, в восемь часов, —
то есть это на третий-то
день, понимаешь? — вижу, входит ко мне Миколай, не тверезый, да и не
то чтоб очень пьяный, а понимать разговор может.
— «А было ль известно тебе, Миколаю, в
тот самый
день, что такую-то вдову в такой-то
день и час с сестрой ее убили и ограбили?» — «Знать не знаю, ведать не ведаю.
— Да врешь; горячишься. Ну, а серьги? Согласись сам, что коли в
тот самый
день и час к Николаю из старухина сундука попадают серьги в руки, — согласись сам, что они как-нибудь да должны же были попасть? Это немало при таком следствии.
— Нет, брат, не но, а если серьги, в
тот же
день и час очутившиеся у Николая в руках, действительно составляют важную фактическую против него контру — однако ж прямо объясняемую его показаниями, следственно еще спорную контру, —
то надо же взять в соображение факты и оправдательные, и
тем паче что они факты неотразимые.
— Вы, впрочем, не конфузьтесь, — брякнул
тот, — Родя пятый
день уже болен и три
дня бредил, а теперь очнулся и даже ел с аппетитом. Это вот его доктор сидит, только что его осмотрел, а я товарищ Родькин, тоже бывший студент, и теперь вот с ним нянчусь; так вы нас не считайте и не стесняйтесь, а продолжайте, что вам там надо.
— Жалею весьма и весьма, что нахожу вас в таком положении, — начал он снова, с усилием прерывая молчание. — Если б знал о вашем нездоровье, зашел бы раньше. Но, знаете, хлопоты!.. Имею к
тому же весьма важное
дело по моей адвокатской части в сенате. Не упоминаю уже о
тех заботах, которые и вы угадаете. Ваших,
то есть мамашу и сестрицу, жду с часу на час…
— Врешь ты, деловитости нет, — вцепился Разумихин. — Деловитость приобретается трудно, а с неба даром не слетает. А мы чуть не двести лет как от всякого
дела отучены… Идеи-то, пожалуй, и бродят, — обратился он к Петру Петровичу, — и желание добра есть, хоть и детское; и честность даже найдется, несмотря на
то, что тут видимо-невидимо привалило мошенников, а деловитости все-таки нет! Деловитость в сапогах ходит.
— Не соглашусь с вами, — с видимым наслаждением возразил Петр Петрович, — конечно, есть увлечения, неправильности, но надо быть и снисходительным, увлечения свидетельствуют о горячности к
делу и о
той неправильной внешней обстановке, в которой находится
дело.
Возлюбишь одного себя,
то и
дела свои обделаешь как следует и кафтан твой останется цел.
Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных
дел и, так сказать, целых кафтанов,
тем более для него твердых оснований и
тем более устраивается в нем и общее
дело.
Я же хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-то
делу в последнее время прицепилось столько разных промышленников и до
того исказили они все, к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно все
дело испакостили.
— Гонорарий! Всем пользуетесь! — Раскольников засмеялся. — Ничего, добреющий мальчик, ничего! — прибавил он, стукнув Заметова по плечу, — я ведь не назло, «а по всей
то есь любови, играючи», говорю, вот как работник-то ваш говорил, когда он Митьку тузил, вот, по старухиному-то
делу.