Неточные совпадения
Платьев-то нет у ней никаких…
то есть никаких-с, а тут точно в гости собралась, приоделась, и не
то чтобы что-нибудь, а так, из ничего всё сделать сумеют: причешутся, воротничок там какой-нибудь чистенький, нарукавнички, ан совсем другая особа выходит, и помолодела и похорошела.
— А
чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе руки и
с усилием размахивается над савраской.
Это для
того,
чтобы на время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться
с узелком, и улучить, таким образом, минуту.
Он только чувствовал и знал, что надо,
чтобы все переменилось, так или этак, «хоть как бы
то ни было», повторял он
с отчаянною, неподвижною самоуверенностью и решимостью.
«Ну так что ж! И пожалуй!» — проговорил он решительно, двинулся
с моста и направился в
ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он из дому вышел,
с тем «
чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее место.
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть,
чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот.
С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
— Амалия Людвиговна! Прошу вас вспомнить о
том, что вы говорите, — высокомерно начала было Катерина Ивановна (
с хозяйкой она всегда говорила высокомерным тоном,
чтобы та «помнила свое место» и даже теперь не могла отказать себе в этом удовольствии), — Амалия Людвиговна…
— Ах, эта болезнь! Что-то будет, что-то будет! И как он говорил
с тобою, Дуня! — сказала мать, робко заглядывая в глаза дочери,
чтобы прочитать всю ее мысль и уже вполовину утешенная
тем, что Дуня же и защищает Родю, а стало быть, простила его. — Я уверена, что он завтра одумается, — прибавила она, выпытывая до конца.
Вместо
того в вокзал был прислан навстречу нам какой-то лакей,
с адресом этих нумеров и
чтобы нам показать дорогу, а Петр Петрович приказывал передать, что он прибудет к нам сюда сам сегодня поутру.
Хотели было броситься отыскивать Петра Петровича,
чтобы хоть
с его помощию… потому что ведь мы были одни, совершенно одни, — протянула она жалобным голосом и вдруг совсем осеклась, вспомнив, что заговаривать о Петре Петровиче еще довольно опасно, несмотря на
то, «что все уже опять совершенно счастливы».
По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия, вследствие каких-нибудь комбинаций, никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как
с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие,
то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или сто человек,
чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству.
— Ведь вот-с… право, не знаю, как бы удачнее выразиться… идейка-то уж слишком игривенькая… психологическая-с… Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь уж быть
того не может, хе, хе!
чтобы вы сами себя не считали, — ну хоть на капельку, — тоже человеком «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем
то есть смысле-с… Ведь так-с?
— Вы написали, — резко проговорил Раскольников, не оборачиваясь к Лужину, — что я вчера отдал деньги не вдове раздавленного, как это действительно было, а его дочери (которой до вчерашнего дня никогда не видал). Вы написали это,
чтобы поссорить меня
с родными, и для
того прибавили, в гнусных выражениях, о поведении девушки, которой вы не знаете. Все это сплетня и низость.
Затем Раскольников передал (довольно сухо) разговор свой
с Свидригайловым, пропустив о призраках Марфы Петровны,
чтобы не вдаваться в излишнюю материю, и чувствуя отвращение заводить какой бы
то ни было разговор, кроме самого необходимого.
Негодование-то в вас уж очень сильно кипит-с, благородное-с, от полученных обид, сперва от судьбы, а потом от квартальных, вот вы и мечетесь туда и сюда,
чтобы, так сказать, поскорее заговорить всех заставить и
тем все разом покончить, потому что надоели вам эти глупости и все подозрения эти.
Петр Петрович Лужин, например, самый, можно сказать, солиднейший из всех жильцов, не явился, а между
тем еще вчера же вечером Катерина Ивановна уже успела наговорить всем на свете,
то есть Амалии Ивановне, Полечке, Соне и полячку, что это благороднейший, великодушнейший человек,
с огромнейшими связями и
с состоянием, бывший друг ее первого мужа, принятый в доме ее отца и который обещал употребить все средства,
чтобы выхлопотать ей значительный пенсион.
Амалия Ивановна, тоже предчувствовавшая что-то недоброе, а вместе
с тем оскорбленная до глубины души высокомерием Катерины Ивановны,
чтобы отвлечь неприятное настроение общества в другую сторону и кстати уж чтоб поднять себя в общем мнении, начала вдруг, ни
с того ни
с сего, рассказывать, что какой-то знакомый ее, «Карль из аптеки», ездил ночью на извозчике и что «извозчик хотель его убиваль и что Карль его ошень, ошень просиль, чтоб он его не убиваль, и плакаль, и руки сложиль, и испугаль, и от страх ему сердце пронзиль».
Похвальный лист этот, очевидно, должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести пансион; но главное, был припасен
с тою целью,
чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже сказать, аристократического дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось в последнее время».
Вероятно, вы сами, мадемуазель, не откажетесь подтвердить и заявить, что призывал я вас через Андрея Семеновича единственно для
того только,
чтобы переговорить
с вами о сиротском и беспомощном положении вашей родственницы, Катерины Ивановны (к которой я не мог прийти на поминки), и о
том, как бы полезно было устроить в ее пользу что-нибудь вроде подписки, лотереи или подобного.
Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел в какую-то рощу; но чем уединеннее было место,
тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие, не
то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался в город, смешивался
с толпой, входил в трактиры, в распивочные, шел на Толкучий, на Сенную.
Имел я тоже случай тогда до подробности разузнать о сцене в конторе квартала, тоже случайно-с, и не
то чтобы так мимоходом, а от рассказчика особенного, капитального, который, и сам
того не ведая, удивительно эту сцену осилил.
Это мы устроили
с тем,
чтобы вас взволновать, потому мы нарочно и пустили слух, чтоб он вам проговаривался, а господин Разумихин такой человек, что негодования не выдержит.
Тысячу бы рублей в
ту минуту я дал, своих собственных,
чтобы только на вас в свои глаза посмотреть: как вы тогда сто шагов
с мещанинишкой рядом шли, после
того как он вам «убийцу» в глаза сказал, и ничего у него, целых сто шагов, спросить не посмели!..
— Э, полноте, что мне теперь приемы! Другое бы дело, если бы тут находились свидетели, а
то ведь мы один на один шепчем. Сами видите, я не
с тем к вам пришел,
чтобы гнать и ловить вас, как зайца. Признаетесь аль нет — в эту минуту мне все равно. Про себя-то я и без вас убежден.
— Потому что, как я уж и объявил давеча, считаю себя обязанным вам объяснением. Не хочу,
чтобы вы меня за изверга почитали,
тем паче что искренно к вам расположен, верьте не верьте. Вследствие чего, в-третьих, и пришел к вам
с открытым и прямым предложением — учинить явку
с повинною. Это вам будет бесчисленно выгоднее, да и мне тоже выгоднее, — потому
с плеч долой. Ну что, откровенно или нет
с моей стороны?
— Нельзя же было кричать на все комнаты о
том, что мы здесь говорили. Я вовсе не насмехаюсь; мне только говорить этим языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали на след. Вы только его выдадите. Подождите: я видел его и говорил
с ним сейчас; его еще можно спасти. Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для
того и звал вас,
чтобы поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте же!
Но он все-таки шел. Он вдруг почувствовал окончательно, что нечего себе задавать вопросы. Выйдя на улицу, он вспомнил, что не простился
с Соней, что она осталась среди комнаты, в своем зеленом платке, не смея шевельнуться от его окрика, и приостановился на миг. В
то же мгновение вдруг одна мысль ярко озарила его, — точно ждала,
чтобы поразить его окончательно.