Неточные совпадения
Мармеладов остановился, хотел было улыбнуться, но вдруг подбородок его запрыгал. Он, впрочем, удержался. Этот кабак, развращенный вид, пять ночей на сенных барках и штоф, а вместе
с тем эта болезненная любовь к жене и
семье сбивали его слушателя
с толку. Раскольников слушал напряженно, но
с ощущением болезненным. Он досадовал, что зашел сюда.
Он лет
семи и гуляет в праздничный день, под вечер,
с своим отцом за городом.
— Об чем? Ну да черт
с тобой, пожалуй, не сказывай. Починкова, сорок
семь, Бабушкина, помни!
Поднялись они часов
с семи или даже раньше.
— Нет, напротив даже.
С ней он всегда был очень терпелив, даже вежлив. Во многих случаях даже слишком был снисходителен к ее характеру, целые
семь лет… Как-то вдруг потерял терпение.
— Случайно-с… Мне все кажется, что в вас есть что-то к моему подходящее… Да не беспокойтесь, я не надоедлив; и
с шулерами уживался, и князю Свирбею, моему дальнему родственнику и вельможе, не надоел, и об Рафаэлевой Мадонне госпоже Прилуковой в альбом сумел написать, и
с Марфой Петровной
семь лет безвыездно проживал, и в доме Вяземского на Сенной в старину ночевывал, и на шаре
с Бергом, может быть, полечу.
— Да-с… Он заикается и хром тоже. И жена тоже… Не то что заикается, а как будто не все выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый человек. А детей
семь человек… и только старший один заикается, а другие просто больные… а не заикаются… А вы откуда про них знаете? — прибавила она
с некоторым удивлением.
Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть, еще
с самого отрочества, еще в
семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков.
Вот у нас обвиняли было Теребьеву (вот что теперь в коммуне), что когда она вышла из
семьи и… отдалась, то написала матери и отцу, что не хочет жить среди предрассудков и вступает в гражданский брак, и что будто бы это было слишком грубо,
с отцами-то, что можно было бы их пощадить, написать мягче.
Вон Варенц
семь лет
с мужем прожила, двух детей бросила, разом отрезала мужу в письме: «Я сознала, что
с вами не могу быть счастлива.
Не явилась тоже и одна тонная дама
с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и проживали всего только недели
с две в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь
с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю
семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не стоят».
— Покойник муж действительно имел эту слабость, и это всем известно, — так и вцепилась вдруг в него Катерина Ивановна, — но это был человек добрый и благородный, любивший и уважавший
семью свою; одно худо, что по доброте своей слишком доверялся всяким развратным людям и уж бог знает
с кем он не пил,
с теми, которые даже подошвы его не стоили! Вообразите, Родион Романович, в кармане у него пряничного петушка нашли: мертво-пьяный идет, а про детей помнит.
Неточные совпадения
Была ты нам люба, // Как от Москвы до Питера // Возила за три рублика, // А коли семь-то рубликов // Платить, так черт
с тобой! —
Послала бы // Я в город братца-сокола: // «Мил братец! шелку, гарусу // Купи —
семи цветов, // Да гарнитуру синего!» // Я по углам бы вышила // Москву, царя
с царицею, // Да Киев, да Царьград, // А посередке — солнышко, // И эту занавесочку // В окошке бы повесила, // Авось ты загляделся бы, // Меня бы промигал!..
«Давно мы не работали, // Давайте — покосим!» //
Семь баб им косы отдали. // Проснулась, разгорелася // Привычка позабытая // К труду! Как зубы
с голоду, // Работает у каждого // Проворная рука. // Валят траву высокую, // Под песню, незнакомую // Вахлацкой стороне; // Под песню, что навеяна // Метелями и вьюгами // Родимых деревень: // Заплатова, Дырявина, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож…
Слетелися
семь филинов, // Любуются побоищем //
С семи больших дерев, // Хохочут, полуночники!
И тут я
с печи спрыгнула, // Обулась. Долго слушала, — // Все тихо, спит
семья! // Чуть-чуть я дверью скрипнула // И вышла. Ночь морозная… // Из Домниной избы, // Где парни деревенские // И девки собиралися, // Гремела песня складная. // Любимая моя…