Остальные дни Аннинька провела в величайшей ажитации. Ей хотелось уехать из Головлева немедленно, сейчас же, но дядя на все ее порывания отвечал шуточками, которые, несмотря на добродушный тон,
скрывали за собой такое дурацкое упорство, какого никакая человеческая сила сломить не в состоянии.
На выходе сошлись все. Когда вышел доктор Джонсон, тяжелая дверь медленно затворилась. Ее щель сузилась, блеснула последней чертой и исчезла,
скрыв за собой двух людей, которым, я думаю, нашлось поговорить кое о чем, — без нас и иначе, чем при нас.
Неточные совпадения
Целый вечер прошел
за работой и мечтами о том, как можно сделать такую мельницу, чтобы на ней вертеться: схватиться руками
за крылья или привязать
себя — и вертеться.
Но потом, разгоревшись работой и увидав, как старательно усердно Весловский тащил катки
за крыло, так что даже отломил его, Левин упрекнул
себя за то, что он под влиянием вчерашнего чувства был слишком холоден к Весловскому, и постарался особенною любезностью загладить свою сухость.
Я презирал
себя за то, что не испытываю исключительно одного чувства горести, и старался
скрывать все другие; от этого печаль моя была неискренна и неестественна.
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя
себя другим человеком, как будто вырос
за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия к
себе. Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел
скрыть от всех новое свое настроение, вел
себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому, другому,
себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой
за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь,
скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.