Неточные совпадения
«Гм… к Разумихину, —
проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы
в смысле окончательного решения, — к Разумихину я пойду, это конечно… но — не теперь… Я к нему… на другой день после того пойду, когда уже то будет кончено и когда все по-новому пойдет…»
— Да и вы
в присутствии, — вскрикнул Раскольников, — а кроме того, что кричите, папиросу курите, стало быть, всем нам манкируете. —
Проговорив это, Раскольников почувствовал невыразимое наслаждение.
— Да што! — с благородною небрежностию
проговорил Илья Петрович (и даже не што, а как-то «Да-а шта-а!»), переходя с какими-то бумагами к другому столу и картинно передергивая с каждым шагом плечами, куда шаг, туда и плечо, — вот-с, извольте видеть: господин сочинитель, то бишь студент, бывший то есть, денег не платит, векселей надавал, квартиру не очищает, беспрерывные на них поступают жалобы, а изволили
в претензию войти, что я папироску при них закурил!
— Оставь, я сам… —
проговорил тот, взял перо и расписался
в книге. Артельщик выложил деньги и удалился.
— Вы или сумасшедший, или… —
проговорил Заметов — и остановился, как будто вдруг пораженный мыслью, внезапно промелькнувшею
в уме его.
«Ну так что ж! И пожалуй!» —
проговорил он решительно, двинулся с моста и направился
в ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он из дому вышел, с тем «чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее место.
— Я Родион Романыч Раскольников, бывший студент, а живу
в доме Шиля, здесь
в переулке, отсюда недалеко,
в квартире нумер четырнадцать. У дворника спроси… меня знает. — Раскольников
проговорил все это как-то лениво и задумчиво, не оборачиваясь и пристально смотря на потемневшую улицу.
— Струсил
в контору-то? — с насмешкой
проговорил ему Раскольников.
— Боже мой! У него вся грудь раздавлена! Крови-то, крови! —
проговорила она
в отчаянии. — Надо снять с него все верхнее платье! Повернись немного, Семен Захарович, если можешь, — крикнула она ему.
— Кто это? Кто это? —
проговорил он вдруг хриплым задыхающимся голосом, весь
в тревоге, с ужасом указывая глазами на дверь, где стояла дочь, и усиливаясь приподняться.
— Да, замочился… я весь
в крови! —
проговорил с каким-то особенным видом Раскольников, затем улыбнулся, кивнул головой и пошел вниз по лестнице.
— Он был не
в себе вчера, — задумчиво
проговорил Разумихин. — Если бы вы знали, что он там натворил вчера
в трактире, хоть и умно… гм! О каком-то покойнике и о какой-то девице он действительно мне что-то говорил вчера, когда мы шли домой, но я не понял ни слова… А впрочем, и я сам вчера…
— Вы нам все вчера отдали! —
проговорила вдруг
в ответ Сонечка, каким-то сильным и скорым шепотом, вдруг опять сильно потупившись. Губы и подбородок ее опять запрыгали. Она давно уже поражена была бедною обстановкой Раскольникова, и теперь слова эти вдруг вырвались сами собой. Последовало молчание. Глаза Дунечки как-то прояснели, а Пульхерия Александровна даже приветливо посмотрела на Соню.
—
В статье всего этого нет, там только намеки, —
проговорил Раскольников.
— Вы уж уходите! — ласково
проговорил Порфирий, чрезвычайно любезно протягивая руку. — Очень, очень рад знакомству. А насчет вашей просьбы не имейте и сомнения. Так-таки и напишите, как я вам говорил. Да лучше всего зайдите ко мне туда сами… как-нибудь на днях… да хоть завтра. Я буду там часов этак
в одиннадцать, наверно. Все и устроим… поговорим… Вы же, как один из последних, там бывших, может, что-нибудь и сказать бы нам могли… — прибавил он с добродушнейшим видом.
— Плюнь? А завтра опять допрос! —
проговорил он с горечью, — неужели ж мне с ними
в объяснение войти? Мне и то досадно, что вчера я унизился
в трактире до Заметова…
Раскольников не мог не засмеяться. Но
в ту же минуту странными показались ему его собственное одушевление и охота, с которыми он
проговорил последнее объяснение, тогда как весь предыдущий разговор он поддерживал с угрюмым отвращением, видимо из целей, по необходимости.
— Свидригайлов? Какой вздор! Быть не может! —
проговорил он наконец вслух,
в недоумении.
— Марфа Петровна посещать изволит, —
проговорил он, скривя рот
в какую-то странную улыбку.
— Отчего я так и думал, что с вами непременно что-нибудь
в этом роде случается! —
проговорил вдруг Раскольников и
в ту же минуту удивился, что это сказал. Он был
в сильном волнении.
— Точно так-с, Авдотья Романовна, — внушительно
проговорил Петр Петрович, присев опять на стул, но все еще сохраняя шляпу
в руках, — я действительно желал объясниться и с вами, и с многоуважаемою вашею мамашей, и даже о весьма важных пунктах.
— Вы написали, — резко
проговорил Раскольников, не оборачиваясь к Лужину, — что я вчера отдал деньги не вдове раздавленного, как это действительно было, а его дочери (которой до вчерашнего дня никогда не видал). Вы написали это, чтобы поссорить меня с родными, и для того прибавили,
в гнусных выражениях, о поведении девушки, которой вы не знаете. Все это сплетня и низость.
Соня
проговорила это точно
в отчаянии, волнуясь и страдая и ломая руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули,
в глазах выразилась мука. Видно было, что
в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее.
Да скажи же мне наконец, —
проговорил он, почти
в исступлении, — как этакой позор и такая низость
в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются?
— Я о деле пришел говорить, — громко и нахмурившись
проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к Соне. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась
в нем.
— Порфирий Петрович! —
проговорил он громко и отчетливо, хотя едва стоял на дрожавших ногах, — я, наконец, вижу ясно, что вы положительно подозреваете меня
в убийстве этой старухи и ее сестры Лизаветы. С своей стороны, объявляю вам, что все это мне давно уже надоело. Если находите, что имеете право меня законно преследовать, то преследуйте; арестовать, то арестуйте. Но смеяться себе
в глаза и мучить себя я не позволю.
— Вы все лжете, —
проговорил он медленно и слабо, с искривившимися
в болезненную улыбку губами, — вы мне опять хотите показать, что всю игру мою знаете, все ответы мои заранее знаете, — говорил он, сам почти чувствуя, что уже не взвешивает как должно слов, — запугать меня хотите… или просто смеетесь надо мной…
Я не шучу-с! —
проговорил шепотом Порфирий, но на этот раз
в лице его уже не было давешнего бабьи-добродушного и испуганного выражения; напротив, теперь он прямо приказывал, строго, нахмурив брови и как будто разом нарушая все тайны и двусмысленности.
— Амалия Ивановна, надо будет дать знать
в полицию, а потому, покорнейше прошу вас, пошлите покамест за дворником, — тихо и даже ласково
проговорил Лужин.
— То значит, что вы… клеветник, вот что значат мои слова! — горячо
проговорил Лебезятников, строго смотря на него своими подслеповатыми глазками. Он был ужасно рассержен. Раскольников так и впился
в него глазами, как бы подхватывая и взвешивая каждое слово. Опять снова воцарилось молчание. Петр Петрович почти даже потерялся, особенно
в первое мгновение.
Он, может быть, и задавал себе этот вопрос четверть часа назад, но теперь
проговорил в полном бессилии, едва себя сознавая и ощущая беспрерывную дрожь во всем своем теле.
— Да что это! Да где это я стою! —
проговорила она
в глубоком недоумении, как будто еще не придя
в себя, — да как вы, вы, такой… могли на это решиться? Да что это!
— Я останусь один! —
проговорил он вдруг решительно, — и не будет она ходить
в острог!
Дунечка
проговорила это скороговоркой, торопясь, и на мгновение краска бросилась ей
в лицо.
— Оставьте меня! —
проговорила она
в отчаянии, — клянусь, я опять выстрелю… Я… убью!..
— Бросила! — с удивлением
проговорил Свидригайлов и глубоко перевел дух. Что-то как бы разом отошло у него от сердца, и, может быть, не одна тягость смертного страха; да вряд ли он и ощущал его
в эту минуту. Это было избавление от другого, более скорбного и мрачного чувства, которого бы он и сам не мог во всей силе определить.
Краска даже ударила
в его бледное, изнуренное лицо. Но,
проговаривая последнее восклицание, он нечаянно встретился взглядом с глазами Дуни, и столько, столько муки за себя встретил он
в этом взгляде, что невольно опомнился. Он почувствовал, что все-таки сделал несчастными этих двух бедных женщин. Все-таки он же причиной…