Неточные совпадения
А между тем, когда
один пьяный, которого неизвестно почему и куда провозили в это время
по улице в огромной телеге, запряженной огромною ломовою лошадью, крикнул ему вдруг, проезжая: «Эй ты, немецкий шляпник!» — и заорал во все горло, указывая на него рукой, — молодой человек вдруг остановился и судорожно схватился за свою шляпу.
Он уже прежде знал, что в этой квартире жил
один семейный немец, чиновник: «Стало быть, этот немец теперь выезжает, и, стало быть, в четвертом этаже,
по этой лестнице и на этой площадке, остается, на некоторое время, только
одна старухина квартира занятая.
Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже
по тому
одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову.
Тяжело за двести рублей всю жизнь в гувернантках
по губерниям шляться, но я все-таки знаю, что сестра моя скорее в негры пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому немцу, чем оподлит дух свой и нравственное чувство свое связью с человеком, которого не уважает и с которым ей нечего делать, — навеки, из
одной своей личной выгоды!
Он поспешно огляделся, он искал чего-то. Ему хотелось сесть, и он искал скамейку; проходил же он тогда
по К—му бульвару. Скамейка виднелась впереди, шагах во ста. Он пошел сколько мог поскорее; но на пути случилось с ним
одно маленькое приключение, которое на несколько минут привлекло к себе все его внимание.
Девушка, кажется, очень мало уж понимала;
одну ногу заложила за другую, причем выставила ее гораздо больше, чем следовало, и,
по всем признакам, очень плохо сознавала, что она на улице.
И, однако ж, в стороне, шагах в пятнадцати, на краю бульвара, остановился
один господин, которому,
по всему видно было, очень бы хотелось тоже подойти к девочке с какими-то целями.
Разумихин был
один из его прежних товарищей
по университету.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка,
одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже
по самой морде и
по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут
по глазам,
по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут.
Один из секущих задевает его
по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это.
Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Раскольников тут уже прошел и не слыхал больше. Он проходил тихо, незаметно, стараясь не проронить ни единого слова. Первоначальное изумление его мало-помалу сменилось ужасом, как будто мороз прошел
по спине его. Он узнал, он вдруг, внезапно и совершенно неожиданно узнал, что завтра, ровно в семь часов вечера, Лизаветы, старухиной сестры и единственной ее сожительницы, дома не будет и что, стало быть, старуха, ровно в семь часов вечера, останется дома
одна.
Он решил отнести колечко; разыскав старуху, с первого же взгляда, еще ничего не зная о ней особенного, почувствовал к ней непреодолимое отвращение, взял у нее два «билетика» и
по дороге зашел в
один плохенький трактиришко.
Старуха же уже сделала свое завещание, что известно было самой Лизавете, которой
по завещанию не доставалось ни гроша, кроме движимости, стульев и прочего; деньги же все назначались в
один монастырь в Н—й губернии, на вечный помин души.
Заметим кстати
одну особенность
по поводу всех окончательных решений, уже принятых им в этом деле.
С
одним бывшим тут иностранцем он даже сказал слова два по-французски, и очень удовлетворительно.
Вот тут два с лишком листа немецкого текста, — по-моему, глупейшего шарлатанства:
одним словом, рассматривается, человек ли женщина или не человек?
Его плотно хлестнул кнутом
по спине кучер
одной коляски за то, что он чуть-чуть не попал под лошадей, несмотря на то, что кучер раза три или четыре ему кричал.
Произошло это утром, в десять часов. В этот час утра, в ясные дни, солнце всегда длинною полосой проходило
по его правой стене и освещало угол подле двери. У постели его стояла Настасья и еще
один человек, очень любопытно его разглядывавший и совершенно ему незнакомый. Это был молодой парень в кафтане, с бородкой, и с виду походил на артельщика. Из полуотворенной двери выглядывала хозяйка. Раскольников приподнялся.
А опричь него в распивочной на ту пору был всего
один человек посторонний, да еще спал на лавке другой,
по знакомству, да двое наших мальчишков-с.
И бегу, этта, я за ним, а сам кричу благим матом; а как с лестницы в подворотню выходить — набежал я с размаху на дворника и на господ, а сколько было с ним господ, не упомню, а дворник за то меня обругал, а другой дворник тоже обругал, и дворникова баба вышла, тоже нас обругала, и господин
один в подворотню входил, с дамою, и тоже нас обругал, потому мы с Митькой поперек места легли: я Митьку за волосы схватил и повалил и стал тузить, а Митька тоже, из-под меня, за волосы меня ухватил и стал тузить, а делали мы то не
по злобе, а
по всей то есь любови, играючи.
А как ты думаешь,
по характеру нашей юриспруденции, примут или способны ль они принять такой факт, — основанный единственно только на
одной психологической невозможности, на
одном только душевном настроении, — за факт неотразимый и все обвинительные и вещественные факты, каковы бы они ни были, разрушающий?
Одним словом, мы безвозвратно отрезали себя от прошедшего, а это, по-моему, уж дело-с…
Если мне, например, до сих пор говорили: «возлюби» и я возлюблял, то что из того выходило? — продолжал Петр Петрович, может быть с излишнею поспешностью, — выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы,
по русской пословице: «Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни
одного не достигнешь».
Там, слышно, бывший студент на большой дороге почту разбил; там передовые,
по общественному своему положению, люди фальшивые бумажки делают; там, в Москве, ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей, — и в главных участниках
один лектор всемирной истории; там убивают нашего секретаря за границей,
по причине денежной и загадочной…
Тут есть большой дом, весь под распивочными и прочими съестно-выпивательными заведениями; из них поминутно выбегали женщины, одетые, как ходят «
по соседству» — простоволосые и в
одних платьях.
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это
один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул,
одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал;
по делу видно…
«Черт возьми! — продолжал он почти вслух, — говорит со смыслом, а как будто… Ведь и я дурак! Да разве помешанные не говорят со смыслом? А Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем
по лбу. — Ну что, если… ну как его
одного теперь пускать? Пожалуй, утопится… Эх, маху я дал! Нельзя!» И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в «Хрустальный дворец» допросить поскорее Заметова.
Склонившись над водою, машинально смотрел он на последний розовый отблеск заката, на ряд домов, темневших в сгущавшихся сумерках, на
одно отдаленное окошко, где-то в мансарде,
по левой набережной, блиставшее, точно в пламени, от последнего солнечного луча, ударившего в него на мгновение, на темневшую воду канавы и, казалось, со вниманием всматривался в эту воду.
Но ничто не отозвалось ниоткуда; все было глухо и мертво, как камни,
по которым он ступал, для него мертво, для него
одного…
— Немедленно спать, — решил он, осмотрев,
по возможности, пациента, — а на ночь принять бы
одну штучку. Примете? Я еще давеча заготовил… порошочек
один.
Слушайте, вот что я сделаю: теперь у него Настасья посидит, а я вас обеих отведу к вам, потому что вам
одним нельзя
по улицам; у нас в Петербурге на этот счет…
Самым ужаснейшим воспоминанием его было то, как он оказался вчера «низок и гадок», не
по тому
одному, что был пьян, а потому, что ругал перед девушкой, пользуясь ее положением, из глупо-поспешной ревности, ее жениха, не зная не только их взаимных между собой отношений и обязательств, но даже и человека-то не зная порядочно.
Со всего размаху ударил он кулаком
по кухонной печке, повредил себе руку и вышиб
один кирпич.
— О будущем муже вашей дочери я и не могу быть другого мнения, — твердо и с жаром отвечал Разумихин, — и не из
одной пошлой вежливости это говорю, а потому… потому… ну хоть
по тому
одному, что Авдотья Романовна сама, добровольно, удостоила выбрать этого человека.
Сказав это, он вдруг смутился и побледнел: опять
одно недавнее ужасное ощущение мертвым холодом прошло
по душе его; опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что не только никогда теперь не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой мучительной мысли было так сильно, что он, на мгновение, почти совсем забылся, встал с места и, не глядя ни на кого, пошел вон из комнаты.
Напротив, мне
по поводу слога пришло в голову
одно совсем не лишнее, в настоящем случае, замечание.
И, уж конечно, она не могла заметить в эту минуту
одного незнакомого ей господина, прилежно следившего за ней и провожавшего ее
по пятам.
— То есть не то чтобы… видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты
по юридическому и кончить курса не можешь,
по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе, не
одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
«Важнее всего, знает Порфирий иль не знает, что я вчера у этой ведьмы в квартире был… и про кровь спрашивал? В
один миг надо это узнать, с первого шагу, как войду,
по лицу узнать; и-на-че… хоть пропаду, да узнаю!»
— О, на самой простейшей-с! — и вдруг Порфирий Петрович как-то явно насмешливо посмотрел на него, прищурившись и как бы ему подмигнув. Впрочем, это, может быть, только так показалось Раскольникову, потому что продолжалось
одно мгновение.
По крайней мере, что-то такое было. Раскольников побожился бы, что он ему подмигнул, черт знает для чего.
— А вы думали нет? Подождите, я и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу.
По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, —
одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
— Моя статья? В «Периодической речи»? — с удивлением спросил Раскольников, — я действительно написал полгода назад, когда из университета вышел,
по поводу
одной книги
одну статью, но я снес ее тогда в газету «Еженедельная речь», а не в «Периодическую».
По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия, вследствие каких-нибудь комбинаций, никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни
одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству.
Одним словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны,
по природе своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется.
Ты, конечно, прав, говоря, что это не ново и похоже на все, что мы тысячу раз читали и слышали; но что действительно оригинально во всем этом, — и действительно принадлежит
одному тебе, к моему ужасу, — это то, что все-таки кровь
по совести разрешаешь, и, извини меня, с таким фанатизмом даже…
— Так проходя-то в восьмом часу-с,
по лестнице-то, не видали ль хоть вы, во втором-то этаже, в квартире-то отворенной — помните? двух работников или хоть
одного из них? Они красили там, не заметили ли? Это очень, очень важно для них!..
Раскольников бросился вслед за мещанином и тотчас же увидел его идущего
по другой стороне улицы, прежним ровным и неспешным шагом, уткнув глаза в землю и как бы что-то обдумывая. Он скоро догнал его, но некоторое время шел сзади; наконец поравнялся с ним и заглянул ему сбоку в лицо. Тот тотчас же заметил его, быстро оглядел, но опять опустил глаза, и так шли они с минуту,
один подле другого и не говоря ни слова.
— Да, я действительно вошь, — продолжал он, с злорадством прицепившись к мысли, роясь в ней, играя и потешаясь ею, — и уж
по тому
одному, что, во-первых, теперь рассуждаю про то, что я вошь; потому, во-вторых, что целый месяц всеблагое провидение беспокоил, призывая в свидетели, что не для своей, дескать, плоти и похоти предпринимаю, а имею в виду великолепную и приятную цель, — ха-ха!
Да ведь предположите только, что и я человек есмь et nihil humanum [и ничто человеческое (лат.).]…
одним словом, что и я способен прельститься и полюбить (что уж, конечно, не
по нашему велению творится), тогда все самым естественным образом объясняется.
Хлыст я употребил, во все наши семь лет, всего только два раза (если не считать еще
одного третьего случая, весьма, впрочем, двусмысленного): в первый раз — два месяца спустя после нашего брака, тотчас же
по приезде в деревню, и вот теперешний последний случай.