— Вы сами же вызывали сейчас на откровенность, а на первый же вопрос и отказываетесь отвечать, — заметил Свидригайлов с улыбкой. — Вам все кажется, что у меня какие-то цели, а потому и глядите на меня подозрительно. Что ж, это совершенно понятно в вашем положении. Но как я ни желаю сойтись с вами, я все-таки не возьму на себя труда разуверять вас в противном. Ей-богу, игра не стоит свеч, да и говорить-то с вами я
ни о чем таком особенном не намеревался.
Неточные совпадения
Несмотря на эти странные слова, ему стало очень тяжело. Он присел на оставленную скамью. Мысли его были рассеянны… Да и вообще тяжело ему было думать в эту минуту
о чем бы то
ни было. Он бы хотел совсем забыться, все забыть, потом проснуться и начать совсем сызнова…
— Нет, не брежу… — Раскольников встал с дивана. Подымаясь к Разумихину, он не подумал
о том,
что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте,
что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы то
ни было в целом свете. Вся желчь поднялась в нем. Он чуть не захлебнулся от злобы на себя самого, только
что переступил порог Разумихина.
— Он был не в себе вчера, — задумчиво проговорил Разумихин. — Если бы вы знали,
что он там натворил вчера в трактире, хоть и умно… гм!
О каком-то покойнике и
о какой-то девице он действительно мне что-то говорил вчера, когда мы шли домой, но я не понял
ни слова… А впрочем, и я сам вчера…
— Позвольте вам заметить, — отвечал он сухо, —
что Магометом иль Наполеоном я себя не считаю…
ни кем бы то
ни было из подобных лиц, следственно, и не могу, не быв ими, дать вам удовлетворительного объяснения
о том, как бы я поступил.
О,
ни за
что,
ни за
что не прощу старушонке!»
— Разумеется, так! — ответил Раскольников. «А что-то ты завтра скажешь?» — подумал он про себя. Странное дело, до сих пор еще
ни разу не приходило ему в голову: «
что подумает Разумихин, когда узнает?» Подумав это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина
о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован: так много убыло с тех пор и прибавилось!..
В эту самую минуту Амалия Ивановна, уже окончательно обиженная тем,
что во всем разговоре она не принимала
ни малейшего участия и
что ее даже совсем не слушают, вдруг рискнула на последнюю попытку и с потаенною тоской осмелилась сообщить Катерине Ивановне одно чрезвычайно дельное и глубокомысленное замечание
о том,
что в будущем пансионе надо обращать особенное внимание на чистое белье девиц (ди веше) и
что «непременно должен буль одна такая хороши дам (ди даме), чтоб карашо про белье смотрель», и второе, «чтоб все молоды девиц тихонько по ночам никакой роман не читаль».
И, накинув на голову тот самый зеленый драдедамовый платок,
о котором упоминал в своем рассказе покойный Мармеладов, Катерина Ивановна протеснилась сквозь беспорядочную и пьяную толпу жильцов, все еще толпившихся в комнате, и с воплем и со слезами выбежала на улицу — с неопределенною целью где-то сейчас, немедленно и во
что бы то
ни стало найти справедливость.
Мне объявили,
что мое знакомство и она, и дочь ее могут принимать не иначе как за честь; узнаю,
что у них
ни кола
ни двора, а приехали хлопотать
о чем-то в каком-то присутствии; предлагаю услуги, деньги; узнаю,
что они ошибкой поехали на вечер, думая,
что действительно танцевать там учат; предлагаю способствовать с своей стороны воспитанию молодой девицы, французскому языку и танцам.
— Маменька,
что бы
ни случилось,
что бы вы обо мне
ни услышали,
что бы вам обо мне
ни сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь? — спросил он вдруг от полноты сердца, как бы не думая
о своих словах и не взвешивая их.
Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему
о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал,
что она замучит его религией, будет заговаривать
о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она
ни разу не заговаривала об этом,
ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал.
В среде людей, к которым принадлежал Сергей Иванович, в это время
ни о чем другом не говорили и не писали, как о Славянском вопросе и Сербской войне. Всё то, что делает обыкновенно праздная толпа, убивая время, делалось теперь в пользу Славян. Балы, концерты, обеды, спичи, дамские наряды, пиво, трактиры — всё свидетельствовало о сочувствии к Славянам.
Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши, что ему не нужно ничего, чтобы она не беспокоилась
ни о чем, что, кроме постели, он ничего не требует, и полюбопытствовал только знать, в какие места заехал он и далеко ли отсюда пути к помещику Собакевичу, на что старуха сказала, что и не слыхивала такого имени и что такого помещика вовсе нет.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить
о деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите
о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет
ни копейки.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом деле? Я такой! я не посмотрю
ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Артемий Филиппович.
О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры:
чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски
ни слова не знает.
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет,
что ни работою //
Ни вечною заботою, //
Ни игом рабства долгого, //
Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… //
О сеятель! приди!..