Неточные совпадения
Никто таких
не носит, за версту
заметят, запомнят… главное, потом запомнят, ан и улика.
Выглядывая скамейку, он
заметил впереди себя, шагах в двадцати, идущую женщину, но сначала
не остановил на ней никакого внимания, как и на всех мелькавших до сих пор перед ним предметах.
А Разумихин хоть и
заметил, но прошел мимо,
не желая тревожить приятеля.
Вдруг он
заметил на ее шее снурок, дернул его, но снурок был крепок и
не срывался; к тому же намок в крови.
Случалось, что он как будто и просыпался, и в эти минуты
замечал, что уже давно ночь, а встать ему
не приходило в голову.
— Никак, совсем разболелся? —
заметила Настасья,
не спускавшая с него глаз. Дворник тоже на минуту обернул голову. — Со вчерашнего дня в жару, — прибавила она.
— Но это ведь
не наше дело… — опять было
заметил письмоводитель…
— Да вы писать
не можете, у вас перо из рук валится, —
заметил письмоводитель, с любопытством вглядываясь в Раскольникова. — Вы больны?
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй,
заметить?» И хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Заметь себе, Родя, из ихней конторы уж второй раз приходят; только прежде
не этот приходил, а другой, и мы с тем объяснялись.
— Слышите: купца Вахрушина знает! — вскричал Разумихин. — Как же
не в понятии? А впрочем, я теперь
замечаю, что и вы тоже толковый человек. Ну-с! Умные речи приятно и слушать.
А только как, например, довести до того, чтоб она тебе обеда
смела не присылать?
Правда, вот он на диване лежит, под одеялом, но уж до того затерся и загрязнился с тех пор, что уж, конечно,
Заметов ничего
не мог рассмотреть.
— Да, может,
не впору! —
заметила Настасья.
— А я за тебя только одну! Остри еще!
Заметов еще мальчишка, я еще волосенки ему надеру, потому что его надо привлекать, а
не отталкивать. Тем, что оттолкнешь человека, —
не исправишь, тем паче мальчишку. С мальчишкой вдвое осторожнее надо. Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то
не понимаете! Человека
не уважаете, себя обижаете… А коли хочешь знать, так у нас, пожалуй, и дело одно общее завязалось.
„А слышал, говорю, что вот то и то, в тот самый вечер и в том часу, по той лестнице, произошло?“ — „Нет, говорит,
не слыхал“, — а сам слушает, глаза вытараща, и побелел он вдруг, ровно
мел.
— В самом серьезном, так сказать, в самой сущности дела, — подхватил Петр Петрович, как бы обрадовавшись вопросу. — Я, видите ли, уже десять лет
не посещал Петербурга. Все эти наши новости, реформы, идеи — все это и до нас прикоснулось в провинции; но чтобы видеть яснее и видеть все, надобно быть в Петербурге. Ну-с, а моя мысль именно такова, что всего больше
заметишь и узнаешь, наблюдая молодые поколения наши. И признаюсь: порадовался…
— Нет уж, это что же, — вдруг
заметила одна из группы, качая головой на Дуклиду. — Это уж я и
не знаю, как это так просить! Я бы, кажется, от одной только совести провалилась…
Заметов смотрел на него прямо в упор,
не шевелясь и
не отодвигая своего лица от его лица.
— Что вы чай-то
не пьете? Остынет, — сказал
Заметов.
— Что руки-то дрогнули? — подхватил
Заметов, — нет, это возможно-с. Нет, это я совершенно уверен, что это возможно. Иной раз
не выдержишь.
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь,
Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему,
не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть
не сумел,
не выдержал; по делу видно…
— То-то и есть, что они все так делают, — отвечал
Заметов, — убьет-то хитро, жизнь отваживает, а потом тотчас в кабаке и попался. На трате-то их и ловят.
Не все же такие, как вы, хитрецы. Вы бы в кабак
не пошли, разумеется?
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то
Заметов тоже чуть
не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего
не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но
не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
— Совсем нет! Теперь больше, чем когда-нибудь,
не верю! — торопливо сказал
Заметов.
— Об заклад, что придешь! — крикнул ему вдогонку Разумихин. — Иначе ты… иначе знать тебя
не хочу! Постой, гей!
Заметов там?
Народ расходился, полицейские возились еще с утопленницей, кто-то крикнул про контору… Раскольников смотрел на все с странным ощущением равнодушия и безучастия. Ему стало противно. «Нет, гадко… вода…
не стоит, — бормотал он про себя. — Ничего
не будет, — прибавил он, — нечего ждать. Что это, контора… А зачем
Заметов не в конторе? Контора в десятом часу отперта…» Он оборотился спиной к перилам и поглядел кругом себя.
Раскольников скоро
заметил, что эта женщина
не из тех, которые тотчас же падают в обмороки. Мигом под головою несчастного очутилась подушка — о которой никто еще
не подумал; Катерина Ивановна стала раздевать его, осматривать, суетилась и
не терялась, забыв о себе самой, закусив свои дрожавшие губы и подавляя крики, готовые вырваться из груди.
Я тогда Заметова немного поколотил, — это между нами, брат; пожалуйста, и намека
не подавай, что знаешь; я
заметил, что он щекотлив; у Лавизы было, — но сегодня, сегодня все стало ясно.
Пульхерия Александровна, вся встревоженная мыслию о своем Роде, хоть и чувствовала, что молодой человек очень уж эксцентричен и слишком уж больно жмет ей руку, но так как в то же время он был для нее провидением, то и
не хотела
замечать всех этих эксцентрических подробностей.
Заметив еще при входе, как ослепительно хороша собою Авдотья Романовна, он тотчас же постарался даже
не примечать ее вовсе, во все время визита, и обращался единственно к Пульхерии Александровне.
— Однако какая восхитительная девочка эта Авдотья Романовна! —
заметил Зосимов, чуть
не облизываясь, когда оба вышли на улицу.
Будь Авдотья Романовна одета как королева, то, кажется, он бы ее совсем
не боялся; теперь же, может именно потому, что она так бедно одета и что он
заметил всю эту скаредную обстановку, в сердце его вселился страх, и он стал бояться за каждое слово свое, за каждый жест, что было, конечно, стеснительно для человека и без того себе
не доверявшего.
Перчатки на ней были
не только заношенные, но даже изодранные, что
заметил Разумихин, а между тем эта явная бедность костюма даже придавала обеим дамам вид какого-то особенного достоинства, что всегда бывает с теми, кто умеет носить бедное платье.
Дамы потихоньку пошли за отправившимся по лестнице вперед Разумихиным, и когда уже поравнялись в четвертом этаже с хозяйкиною дверью, то
заметили, что хозяйкина дверь отворена на маленькую щелочку и что два быстрые черные глаза рассматривают их обеих из темноты. Когда же взгляды встретились, то дверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком, что Пульхерия Александровна чуть
не вскрикнула от испуга.
Он увидал бы, если б был проницательнее, что чувствительного настроения тут отнюдь
не было, а было даже нечто совсем напротив. Но Авдотья Романовна это
заметила. Она пристально и с беспокойством следила за братом.
— Петр Петрович и
не скрывает, что учился на медные деньги, и даже хвалится тем, что сам себе дорогу проложил, —
заметила Авдотья Романовна, несколько обиженная новым тоном брата.
И, уж конечно, она
не могла
заметить в эту минуту одного незнакомого ей господина, прилежно следившего за ней и провожавшего ее по пятам.
— То есть
не то чтобы… видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса
не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе,
не одно ведь это; вчера
Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты
не преувеличил, видишь…
Заметов как будто законфузился, но
не очень.
— Как это вы так заметливы?.. — неловко усмехнулся было Раскольников, особенно стараясь смотреть ему прямо в глаза: но
не смог утерпеть и вдруг прибавил: — Я потому так
заметил сейчас, что, вероятно, очень много было закладчиков… так что вам трудно было бы их всех помнить… А вы, напротив, так отчетливо всех их помните, и… и…
— Надоели они мне очень вчера, — обратился вдруг Раскольников к Порфирию с нахально-вызывающею усмешкой, — я и убежал от них квартиру нанять, чтоб они меня
не сыскали, и денег кучу с собой захватил. Вон господин
Заметов видел деньги-то. А что, господин
Заметов, умен я был вчера али в бреду, разрешите-ка спор!
— А может, я где-нибудь клад нашел, а ты
не знаешь? Вот я вчера и расщедрился… Вон господин
Заметов знает, что я клад нашел!.. Вы извините, пожалуйста, — обратился он со вздрагивающими губами к Порфирию, — что мы вас пустяшным таким перебором полчаса беспокоим. Надоели ведь, а?
— Вопрос был
не так формулирован, —
заметил Порфирий.
Заметов вдруг фыркнул из своего угла. Раскольников даже глаз на него
не поднял.
— Позвольте вам
заметить, — отвечал он сухо, — что Магометом иль Наполеоном я себя
не считаю… ни кем бы то ни было из подобных лиц, следственно, и
не могу,
не быв ими, дать вам удовлетворительного объяснения о том, как бы я поступил.
— Уж
не Наполеон ли какой будущий и нашу Алену Ивановну на прошлой неделе топором укокошил? — брякнул вдруг из угла
Заметов.
Как: из-за того, что бедный студент, изуродованный нищетой и ипохондрией, накануне жестокой болезни с бредом, уже, может быть, начинавшейся в нем (
заметь себе!), мнительный, самолюбивый, знающий себе цену и шесть месяцев у себя в углу никого
не видавший, в рубище и в сапогах без подметок, — стоит перед какими-то кварташками [Кварташка — ироническое от «квартальный надзиратель».] и терпит их надругательство; а тут неожиданный долг перед носом, просроченный вексель с надворным советником Чебаровым, тухлая краска, тридцать градусов Реомюра, [Реомюр, Рене Антуан (1683–1757) — изобретатель спиртового термометра, шкала которого определялась точками кипения и замерзания воды.
Раскольников бросился вслед за мещанином и тотчас же увидел его идущего по другой стороне улицы, прежним ровным и неспешным шагом, уткнув глаза в землю и как бы что-то обдумывая. Он скоро догнал его, но некоторое время шел сзади; наконец поравнялся с ним и заглянул ему сбоку в лицо. Тот тотчас же
заметил его, быстро оглядел, но опять опустил глаза, и так шли они с минуту, один подле другого и
не говоря ни слова.
— Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошел, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты
смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, — вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше
не приходил. Я Марфе Петровне тогда
не сказал. Хотел было панихиду по нем отслужить, да посовестился.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда
метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это
заметить, но все как-то позабывал.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон,
мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то,
мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Городничий. Да я так только
заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили
заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?