Неточные совпадения
— Для чего я
не служу, милостивый государь, — подхватил Мармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, — для чего
не служу? А разве сердце у меня
не болит о том, что я пресмыкаюсь втуне? Когда господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу мою собственноручно избил, а я лежал пьяненькой, разве я
не страдал? Позвольте, молодой человек,
случалось вам… гм… ну хоть испрашивать денег взаймы безнадежно?
Ему уже много раз
случалось проходить, например, домой и совершенно
не помнить дороги, по которой он шел, и он уже привык так ходить.
Впоследствии, когда он припоминал это время и все, что
случилось с ним в эти дни, минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой, его до суеверия поражало всегда одно обстоятельство, хотя, в сущности, и
не очень необычайное, но которое постоянно казалось ему потом как бы каким-то предопределением судьбы его.
Конечно, десятки раз
случалось ему возвращаться домой,
не помня улиц, по которым он шел.
И если бы даже
случилось когда-нибудь так, что уже все до последней точки было бы им разобрано и решено окончательно и сомнений
не оставалось бы уже более никаких, — то тут-то бы, кажется, он и отказался от всего, как от нелепости, чудовищности и невозможности.
Случалось, что он как будто и просыпался, и в эти минуты замечал, что уже давно ночь, а встать ему
не приходило в голову.
Но и на острова ему
не суждено было попасть, а
случилось другое: выходя с В—го проспекта на площадь, он вдруг увидел налево вход во двор, обставленный совершенно глухими стенами.
За этою стеной была улица, тротуар, слышно было, как шныряли прохожие, которых здесь всегда немало; но за воротами его никто
не мог увидать, разве зашел бы кто с улицы, что, впрочем, очень могло
случиться, а потому надо было спешить.
— Кой черт улики! А впрочем, именно по улике, да улика-то эта
не улика, вот что требуется доказать! Это точь-в-точь как сначала они забрали и заподозрили этих, как бишь их… Коха да Пестрякова. Тьфу! Как это все глупо делается, даже вчуже гадко становится! Пестряков-то, может, сегодня ко мне зайдет… Кстати, Родя, ты эту штуку уж знаешь, еще до болезни
случилось, ровно накануне того, как ты в обморок в конторе упал, когда там про это рассказывали…
— Скверность ужаснейшая: грязь, вонь, да и подозрительное место; штуки
случались; да и черт знает кто
не живет!.. Я и сам-то заходил по скандальному случаю. Дешево, впрочем.
— А где работаем. «Зачем, дескать, кровь отмыли? Тут, говорит, убивство
случилось, а я пришел нанимать». И в колокольчик стал звонить, мало
не оборвал. А пойдем, говорит, в контору, там все докажу. Навязался.
— Слушай, — поспешил Раскольников, — я пришел только сказать, что ты заклад выиграл и что действительно никто
не знает, что с ним может
случиться. Войти же я
не могу: я так слаб, что сейчас упаду. И потому здравствуй и прощай! А завтра ко мне приходи…
Но при сем
не могу
не заявить, что
случаются иногда такие подстрекательные «немки», что, мне кажется, нет ни единого прогрессиста, который бы совершенно мог за себя поручиться.
— Бог избавил! бог избавил! — бормотала Пульхерия Александровна, но как-то бессознательно, как будто еще
не совсем взяв в толк все, что
случилось.
Но ведь вот что при этом, добрейший Родион Романович, наблюдать следует: ведь общего-то случая-с, того самого, на который все юридические формы и правила примерены и с которого они рассчитаны и в книжки записаны, вовсе
не существует-с, по тому самому, что всякое дело, всякое, хоть, например, преступление, как только оно
случится в действительности, тотчас же и обращается в совершенно частный случай-с; да иногда ведь в какой: так-таки ни на что прежнее
не похожий-с.
Да чего: сам вперед начнет забегать, соваться начнет, куда и
не спрашивают, заговаривать начнет беспрерывно о том, о чем бы надо, напротив, молчать, различные аллегории начнет подпускать, хе-хе! сам придет и спрашивать начнет: зачем-де меня долго
не берут? хе-хе-хе! и это ведь с самым остроумнейшим человеком может
случиться, с психологом и литератором-с!
Но тут
случилось странное происшествие, нечто до того неожиданное, при обыкновенном ходе вещей, что уже, конечно, ни Раскольников, ни Порфирий Петрович на такую развязку и
не могли рассчитывать.
Кроме того, что этот «деловой и серьезный» человек слишком уж резко
не гармонировал со всею компанией, кроме того, видно было, что он за чем-то важным пришел, что, вероятно, какая-нибудь необыкновенная причина могла привлечь его в такую компанию и что, стало быть, сейчас что-то
случится, что-то будет.
— Да ведь я божьего промысла знать
не могу… И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может
случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому
не жить?
— Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что, если бы, например, на моем месте
случился Наполеон и
не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода
не было?
А к тому времени мать высохла бы от забот и от горя, и мне все-таки
не удалось бы успокоить ее, а сестра… ну, с сестрой могло бы еще и хуже
случиться!..
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще
не поняв, что
случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел в какую-то рощу; но чем уединеннее было место, тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие,
не то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался в город, смешивался с толпой, входил в трактиры, в распивочные, шел на Толкучий, на Сенную.
— Ну, вот еще! Куда бы я ни отправился, что бы со мной ни
случилось, — ты бы остался у них провидением. Я, так сказать, передаю их тебе, Разумихин. Говорю это, потому что совершенно знаю, как ты ее любишь и убежден в чистоте твоего сердца. Знаю тоже, что и она тебя может любить, и даже, может быть, уж и любит. Теперь сам решай, как знаешь лучше, — надо иль
не надо тебе запивать.
Ну, уж конечно, и я мог, даже и тогда, рассудить, что
не всегда этак
случается, чтобы вот встал человек да и брякнул вам всю подноготную.
Тут у нас
случилась одна девушка, Параша, черноокая Параша, которую только что привезли из другой деревни, сенная девушка, и которую я еще никогда
не видывал, — хорошенькая очень, но глупа до невероятности: в слезы, подняла вой на весь двор, и вышел скандал.
— Маменька, что бы ни
случилось, что бы вы обо мне ни услышали, что бы вам обо мне ни сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь? — спросил он вдруг от полноты сердца, как бы
не думая о своих словах и
не взвешивая их.
Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что и действительно он
не заглядывал в кошелек, а потому и
не знал, что в нем было, и,
не зная, так и снес под камень, но тут же из этого и заключали, что самое преступление
не могло иначе и
случиться, как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании убийства и грабежа, без дальнейших целей и расчетов на выгоду.
Раза два, впрочем,
случилось, что она сама так навела разговор, что невозможно было, отвечая ей,
не упомянуть о том, где именно находится теперь Родя; когда же ответы поневоле должны были выйти неудовлетворительными и подозрительными, она стала вдруг чрезвычайно печальна, угрюма и молчалива, что продолжалось весьма долгое время.
Но он строго судил себя, и ожесточенная совесть его
не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог
случиться.
Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже
не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения.
Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки
не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего
не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто
не видел. Конвойный на ту пору отворотился.
Как это
случилось, он и сам
не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже
не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта минута…