Остались: один хмельной, но немного, сидевший за пивом, с виду мещанин; товарищ его, толстый, огромный, в сибирке [Сибирка — верхняя одежда в виде короткого сарафана в талию со сборками и стоячим воротником.] и с седою бородой, очень захмелевший, задремавший на лавке, и изредка, вдруг, как бы спросонья, начинавший прищелкивать пальцами, расставив руки врозь, и подпрыгивать верхнею частию корпуса,
не вставая с лавки, причем подпевал какую-то ерунду, силясь припомнить стихи, вроде...
Неточные совпадения
И видел я тогда, молодой человек, видел я, как затем Катерина Ивановна, так же ни слова
не говоря, подошла к Сонечкиной постельке и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги ей целовала,
встать не хотела, а потом так обе и заснули вместе, обнявшись… обе… обе… да-с… а я… лежал пьяненькой-с.
Никак он
не мог, например, вообразить себе, что когда-нибудь он кончит думать,
встанет — и просто пойдет туда…
Случалось, что он как будто и просыпался, и в эти минуты замечал, что уже давно ночь, а
встать ему
не приходило в голову.
И долго, несколько часов, ему все еще мерещилось порывами, что «вот бы сейчас,
не откладывая, пойти куда-нибудь и все выбросить, чтоб уж с глаз долой, поскорей, поскорей!» Он порывался с дивана несколько раз, хотел было
встать, но уже
не мог.
— Нет,
не брежу… — Раскольников
встал с дивана. Подымаясь к Разумихину, он
не подумал о том, что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте, что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы то ни было в целом свете. Вся желчь поднялась в нем. Он чуть
не захлебнулся от злобы на себя самого, только что переступил порог Разумихина.
Раскольников даже головы
не повернул. Петр Петрович начал
вставать со стула.
Но Лужин уже выходил сам,
не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин на этот раз
встал, чтобы пропустить его.
Не глядя ни на кого и даже
не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь. И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
— Так
не верите? А об чем вы без меня заговорили, когда я тогда из конторы вышел? А зачем меня поручик Порох допрашивал после обморока? Эй ты, — крикнул он половому,
вставая и взяв фуражку, — сколько с меня?
Года через три ты уж
не будешь
вставать для больного…
Авдотья Романовна то садилась к столу и внимательно вслушивалась, то
вставала опять и начинала ходить, по обыкновению своему, из угла в угол, скрестив руки, сжав губы, изредка делая свой вопрос,
не прерывая ходьбы, задумываясь.
Сказав это, он вдруг смутился и побледнел: опять одно недавнее ужасное ощущение мертвым холодом прошло по душе его; опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что
не только никогда теперь
не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой мучительной мысли было так сильно, что он, на мгновение, почти совсем забылся,
встал с места и,
не глядя ни на кого, пошел вон из комнаты.
Он внимательно и с напряжением посмотрел на сестру, но
не расслышал или даже
не понял ее слов. Потом, в глубокой задумчивости,
встал, подошел к матери, поцеловал ее, воротился на место и сел.
Соня села, чуть
не дрожа от страху, и робко взглянула на обеих дам. Видно было, что она и сама
не понимала, как могла она сесть с ними рядом. Сообразив это, она до того испугалась, что вдруг опять
встала и в совершенном смущении обратилась к Раскольникову.
Не найдя ничего, он
встал и глубоко перевел дыхание.
— А почему ж бы и нет? — улыбнувшись, сказал Свидригайлов,
встал и взял шляпу, — я ведь
не то чтобы так уж очень желал вас беспокоить и, идя сюда, даже
не очень рассчитывал, хотя, впрочем, физиономия ваша еще давеча утром меня поразила…
— Необходимо отправиться по делу, и таким образом
не помешаю, — прибавил он с несколько пикированным видом и стал
вставать со стула.
Я же удалюсь, чтобы
не мешать дальнейшей приятности родственного свидания и сообщению секретов (он
встал со стула и взял шляпу).
Далее она
не читала и
не могла читать, закрыла книгу и быстро
встала со стула.
В эту минуту прибыли вы (по моему зову) — и все время у меня пребывали потом в чрезвычайном смущении, так что даже три раза, среди разговора,
вставали и спешили почему-то уйти, хотя разговор наш еще
не был окончен.
Потом я было опять забыл, но когда вы стали
вставать, то из правой переложили в левую и чуть
не уронили; я тут опять вспомнил, потому что мне тут опять пришла та же мысль, именно, что вы хотите, тихонько от меня, благодеяние ей сделать.
Опять он закрыл руками лицо и склонил вниз голову. Вдруг он побледнел,
встал со стула, посмотрел на Соню, и, ничего
не выговорив, пересел машинально на ее постель.
Ну, уж конечно, и я мог, даже и тогда, рассудить, что
не всегда этак случается, чтобы вот
встал человек да и брякнул вам всю подноготную.
Свидригайлов наблюдал и рассматривал его молча и, что тоже тотчас же поразило Раскольникова, кажется, хотел было
вставать, чтобы потихоньку успеть уйти, пока его
не заметили.
— Еще бы вам-то
не ощущать наслаждения, — вскрикнул Раскольников, тоже
вставая, — разве для исшаркавшегося развратника рассказывать о таких похождениях, — имея в виду какое-нибудь чудовищное намерение в этом же роде, —
не наслаждение, да еще при таких обстоятельствах и такому человеку, как я… Разжигает.
Он вдрогнул: «Фу черт, да это чуть ли
не мышь! — подумал он, — это я телятину оставил на столе…» Ему ужасно
не хотелось раскрываться,
вставать, мерзнуть, но вдруг опять что-то неприятное шоркнуло ему по ноге; он сорвал с себя одеяло и зажег свечу.
Он ни о чем
не думал, да и
не хотел думать; но грезы
вставали одна за другою, мелькали отрывки мыслей, без начала и конца и без связи.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Так точно-с. (
Встает, вытягивается и придерживает шпагу.)
Не смея долее беспокоить своим присутствием…
Не будет ли какого замечания по части почтового управления?
А нам земля осталася… // Ой ты, земля помещичья! // Ты нам
не мать, а мачеха // Теперь… «А кто велел? — // Кричат писаки праздные, — // Так вымогать, насиловать // Кормилицу свою!» // А я скажу: — А кто же ждал? — // Ох! эти проповедники! // Кричат: «Довольно барствовать! // Проснись, помещик заспанный! //
Вставай! — учись! трудись!..»
Стучит, гремит, стучит, гремит, // Снохе спать
не дает: //
Встань,
встань,
встань, ты — сонливая! //
Встань,
встань,
встань, ты — дремливая! // Сонливая, дремливая, неурядливая!
И
встань и сядь с приметою, //
Не то свекровь обидится;
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: //
Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина //
Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно
не барская, // А наша полоса!