Неточные совпадения
Должно быть, молодой человек взглянул
на нее каким-нибудь особенным взглядом, потому что и в ее
глазах мелькнула вдруг опять прежняя недоверчивость.
Тьфу, какое все это ничтожество!..» Но, несмотря
на этот презрительный плевок, он глядел уже весело, как будто внезапно освободясь от какого-то ужасного бремени, и дружелюбно окинул
глазами присутствующих.
Мармеладов стукнул себя кулаком по лбу, стиснул зубы, закрыл
глаза и крепко оперся локтем
на стол. Но через минуту лицо его вдруг изменилось, и с каким-то напускным лукавством и выделанным нахальством взглянул
на Раскольникова, засмеялся и проговорил...
Глаза ее блестели как в лихорадке, но взгляд был резок и неподвижен, и болезненное впечатление производило это чахоточное и взволнованное лицо при последнем освещении догоравшего огарка, трепетавшем
на лице ее.
Она, кажется, унимала его, что-то шептала ему, всячески сдерживала, чтоб он как-нибудь опять не захныкал, и в то же время со страхом следила за матерью своими большими-большими темными
глазами, которые казались еще больше
на ее исхудавшем и испуганном личике.
Он сошелся с девушкой у самой скамейки, но, дойдя до скамьи, она так и повалилась
на нее, в угол, закинула
на спинку скамейки голову и закрыла
глаза, по-видимому от чрезвычайного утомления.
— Ax, жаль-то как! — сказал он, качая головой, — совсем еще как ребенок. Обманули, это как раз. Послушайте, сударыня, — начал он звать ее, — где изволите проживать? — Девушка открыла усталые и посоловелые
глаза, тупо посмотрела
на допрашивающих и отмахнулась рукой.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по
глазам, а ему так жалко, так жалко
на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в
глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками
на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и выносит из толпы.
Он встал
на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому, что зашел сюда, и пошел
на Т—в мост. Он был бледен,
глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и
на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!»
— Да, смуглая такая, точно солдат переряженный, но знаешь, совсем не урод. У нее такое доброе лицо и
глаза. Очень даже. Доказательство — многим нравится. Тихая такая, кроткая, безответная, согласная,
на все согласная. А улыбка у ней даже очень хороша.
Через несколько минут он поднял
глаза и долго смотрел
на чай и
на суп. Потом взял хлеб, взял ложку и стал есть.
Заглянув случайно, одним
глазом, в лавочку, он увидел, что там,
на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо было и торопиться, и в то же время сделать крюк: подойти к дому в обход, с другой стороны…
Та отскочила в испуге, хотела было что-то сказать, но как будто не смогла и смотрела
на него во все
глаза.
Старуха взглянула было
на заклад, но тотчас же уставилась
глазами прямо в
глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее
глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется, смотри она так, не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
Он стоял, смотрел и не верил
глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей
на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже
на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
— Никак, совсем разболелся? — заметила Настасья, не спускавшая с него
глаз. Дворник тоже
на минуту обернул голову. — Со вчерашнего дня в жару, — прибавила она.
На улице опять жара стояла невыносимая; хоть бы капля дождя во все эти дни. Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные, чухонцы-разносчики и полуразвалившиеся извозчики. Солнце ярко блеснуло ему в
глаза, так что больно стало глядеть, и голова его совсем закружилась, — обыкновенное ощущение лихорадочного, выходящего вдруг
на улицу в яркий солнечный день.
Дойдя до поворота во вчерашнюю улицу, он с мучительною тревогой заглянул в нее,
на тот дом… и тотчас же отвел
глаза.
Раскольников в бессилии упал
на диван, но уже не мог сомкнуть
глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще не испытывал. Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа. Посмотрев
на него внимательно и разглядев, что он не спит, она поставила свечку
на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
Проснулся он, услыхав, что кто-то вошел к нему, открыл
глаза и увидал Разумихина, отворившего дверь настежь и стоявшего
на пороге, недоумевая: входить или нет? Раскольников быстро привстал
на диване и смотрел
на него, как будто силясь что-то припомнить.
— Я здоров, я совершенно здоров! — настойчиво и раздражительно проговорил Раскольников, приподнявшись вдруг
на диване и сверкнув
глазами, но тотчас же повалился опять
на подушку и оборотился к стене. Зосимов пристально наблюдал его.
С тем же удивлением перевел и уставил потом
глаза на самого Раскольникова, раздетого, всклоченного, немытого, лежавшего
на мизерном грязном своем диване и тоже неподвижно его рассматривавшего.
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то Заметов тоже чуть не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали
глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало
на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
Только что Раскольников отворил дверь
на улицу, как вдруг,
на самом крыльце, столкнулся с входившим Разумихиным. Оба, даже за шаг еще, не видали друг друга, так что почти головами столкнулись. Несколько времени обмеривали они один другого взглядом. Разумихин был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в его
глазах.
Он почувствовал, что кто-то стал подле него, справа, рядом; он взглянул — и увидел женщину, высокую, с платком
на голове, с желтым, продолговатым, испитым лицом и с красноватыми, впавшими
глазами.
Раскольников через плечо скосил
на него
глаза, посмотрел внимательно и сказал так же тихо и лениво...
Катерина Ивановна смотрела
на него грустным, но строгим взглядом, а из
глаз ее текли слезы.
— Пошли-и-и! — крикнула
на него Катерина Ивановна; он послушался окрика и замолчал. Робким, тоскливым взглядом отыскивал он ее
глазами; она опять воротилась к нему и стала у изголовья. Он несколько успокоился, но ненадолго. Скоро
глаза его остановились
на маленькой Лидочке (его любимице), дрожавшей в углу, как в припадке, и смотревшей
на него своими удивленными детски пристальными
глазами.
Она вошла, едва переводя дух от скорого бега, сняла с себя платок, отыскала
глазами мать, подошла к ней и сказала: «Идет!
на улице встретила!» Мать пригнула ее
на колени и поставила подле себя.
Мармеладов был в последней агонии; он не отводил своих
глаз от лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним. Ему все хотелось что-то ей сказать; он было и начал, с усилием шевеля языком и неясно выговаривая слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула
на него...
— Кто это? Кто это? — проговорил он вдруг хриплым задыхающимся голосом, весь в тревоге, с ужасом указывая
глазами на дверь, где стояла дочь, и усиливаясь приподняться.
— Да ты с ума сошел! Деспот! — заревел Разумихин, но Раскольников уже не отвечал, а может быть, и не в силах был отвечать. Он лег
на диван и отвернулся к стене в полном изнеможении. Авдотья Романовна любопытно поглядела
на Разумихина; черные
глаза ее сверкнули: Разумихин даже вздрогнул под этим взглядом. Пульхерия Александровна стояла как пораженная.
Он часто взглядывал
на нее во время разговора, но бегло,
на один только миг, и тотчас же отводил
глаза.
Дамы потихоньку пошли за отправившимся по лестнице вперед Разумихиным, и когда уже поравнялись в четвертом этаже с хозяйкиною дверью, то заметили, что хозяйкина дверь отворена
на маленькую щелочку и что два быстрые черные
глаза рассматривают их обеих из темноты. Когда же взгляды встретились, то дверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком, что Пульхерия Александровна чуть не вскрикнула от испуга.
Пульхерия Александровна взглянула
на Соню и слегка прищурилась. Несмотря
на все свое замешательство перед настойчивым и вызывающим взглядом Роди, она никак не могла отказать себе в этом удовольствии. Дунечка серьезно, пристально уставилась прямо в лицо бедной девушки и с недоумением ее рассматривала. Соня, услышав рекомендацию, подняла было
глаза опять, но смутилась еще более прежнего.
— Вы нам все вчера отдали! — проговорила вдруг в ответ Сонечка, каким-то сильным и скорым шепотом, вдруг опять сильно потупившись. Губы и подбородок ее опять запрыгали. Она давно уже поражена была бедною обстановкой Раскольникова, и теперь слова эти вдруг вырвались сами собой. Последовало молчание.
Глаза Дунечки как-то прояснели, а Пульхерия Александровна даже приветливо посмотрела
на Соню.
— Ну, вот и увидишь!.. Смущает она меня, вот увидишь, увидишь! И так я испугалась: глядит она
на меня, глядит,
глаза такие, я едва
на стуле усидела, помнишь, как рекомендовать начал? И странно мне: Петр Петрович так об ней пишет, а он ее нам рекомендует, да еще тебе! Стало быть, ему дорога!
Дойдя до поворота, он перешел
на противоположную сторону улицы, обернулся и увидел, что Соня уже идет вслед за ним, по той же дороге, и ничего не замечая. Дойдя до поворота, как раз и она повернула в эту же улицу. Он пошел вслед, не спуская с нее
глаз с противоположного тротуара; пройдя шагов пятьдесят, перешел опять
на ту сторону, по которой шла Соня, догнал ее и пошел за ней, оставаясь в пяти шагах расстояния.
Разумихин, поместившись напротив, за тем же столом, горячо и нетерпеливо следил за изложением дела, поминутно переводя
глаза с того
на другого и обратно, что уже выходило немного из мерки.
Это уже было невыносимо. Раскольников не вытерпел и злобно сверкнул
на него загоревшимися гневом черными своими
глазами. Тотчас же и опомнился.
— Я согласен, что, может быть, уже слишком забочусь об этакой дряни,
на твои
глаза; но нельзя же считать меня за это ни эгоистом, ни жадным, и
на мои
глаза эти две ничтожные вещицы могут быть вовсе не дрянь.
— Верую, — повторил Раскольников, поднимая
глаза на Порфирия.
Заметов вдруг фыркнул из своего угла. Раскольников даже
глаз на него не поднял.
Он поднял
глаза, вдумчиво посмотрел
на всех, улыбнулся и взял фуражку. Он был слишком спокоен сравнительно с тем, как вошел давеча, и чувствовал это. Все встали.
Я понимаю, что это досадно, но
на твоем месте, Родька, я бы захохотал всем в
глаза, или лучше: на-пле-вал бы всем в рожу, да погуще, да раскидал бы
на все стороны десятка два плюх, умненько, как и всегда их надо давать, да тем бы и покончил.
Мещанин скосил
на него
глаза исподлобья и оглядел его пристально и внимательно, не спеша; потом медленно повернулся и, ни слова не сказав, вышел из ворот дома
на улицу.
Мещанин
на этот раз поднял
глаза и зловещим, мрачным взглядом посмотрел
на Раскольникова.
Тихим, ослабевшим шагом, с дрожащими коленами и как бы ужасно озябший, воротился Раскольников назад и поднялся в свою каморку. Он снял и положил фуражку
на стол и минут десять стоял подле, неподвижно. Затем в бессилии лег
на диван и болезненно, с слабым стоном, протянулся
на нем;
глаза его были закрыты. Так пролежал он с полчаса.
Он услышал поспешные шаги Разумихина и голос его, закрыл
глаза и притворился спящим. Разумихин отворил дверь и некоторое время стоял
на пороге, как бы раздумывая. Потом тихо шагнул в комнату и осторожно подошел к дивану. Послышался шепот Настасьи...