Неточные совпадения
В начале июля, в чрезвычайно жаркое
время, под вечер один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке,
на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К-ну мосту.
Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого
времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем
на ипохондрию.
«
На какое дело хочу покуситься и в то же
время каких пустяков боюсь! — подумал он с странною улыбкой.
Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря
на буднее
время, довершили отвратительный и грустный колорит картины.
А между тем, когда один пьяный, которого неизвестно почему и куда провозили в это
время по улице в огромной телеге, запряженной огромною ломовою лошадью, крикнул ему вдруг, проезжая: «Эй ты, немецкий шляпник!» — и заорал во все горло, указывая
на него рукой, — молодой человек вдруг остановился и судорожно схватился за свою шляпу.
Он уже прежде знал, что в этой квартире жил один семейный немец, чиновник: «Стало быть, этот немец теперь выезжает, и, стало быть, в четвертом этаже, по этой лестнице и
на этой площадке, остается,
на некоторое
время, только одна старухина квартира занятая.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее
время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря
на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Она, кажется, унимала его, что-то шептала ему, всячески сдерживала, чтоб он как-нибудь опять не захныкал, и в то же
время со страхом следила за матерью своими большими-большими темными глазами, которые казались еще больше
на ее исхудавшем и испуганном личике.
Письмо матери его измучило. Но относительно главнейшего, капитального пункта сомнений в нем не было ни
на минуту, даже в то еще
время, как он читал письмо. Главнейшая суть дела была решена в его голове, и решена окончательно: «Не бывать этому браку, пока я жив, и к черту господина Лужина!»
Но зачем же, спрашивал он всегда, зачем же такая важная, такая решительная для него и в то же
время такая в высшей степени случайная встреча
на Сенной (по которой даже и идти ему незачем) подошла как раз теперь к такому часу, к такой минуте в его жизни, именно к такому настроению его духа и к таким именно обстоятельствам, при которых только и могла она, эта встреча, произвести самое решительное и самое окончательное действие
на всю судьбу его?
Возвратясь с Сенной, он бросился
на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то
время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что
на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег
на него, как будто придавил.
Несмотря
на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни
на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов, во все это
время.
Увидев его, она перестала развешивать, обернулась к нему и все
время смотрела
на него, пока он проходил.
Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там,
на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо было и торопиться, и в то же
время сделать крюк: подойти к дому в обход, с другой стороны…
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей
на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже
на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все
время, во все это
время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
В одно мгновение прошмыгнул он в отворенную дверь и притаился за стеной, и было
время: они уже стояли
на самой площадке.
Тем
временем Разумихин пересел к нему
на диван, неуклюже, как медведь, обхватил левою рукой его голову, несмотря
на то, что он и сам бы мог приподняться, а правою поднес к его рту ложку супу, несколько раз предварительно подув
на нее, чтоб он не обжегся.
— А чего такого?
На здоровье! Куда спешить?
На свидание, что ли? Все
время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
— Это, брат, веришь ли, у меня особенно
на сердце лежало. Потом надо же из тебя человека сделать. Приступим: сверху начнем. Видишь ли ты эту каскетку? — начал он, вынимая из узла довольно хорошенькую, но в то же
время очень обыкновенную и дешевую фуражку. — Позволь-ка примерить?
Сам Раскольников все
время лежал молча, навзничь, и упорно, хотя и без всякой мысли, глядел
на вошедшего.
Только что Раскольников отворил дверь
на улицу, как вдруг,
на самом крыльце, столкнулся с входившим Разумихиным. Оба, даже за шаг еще, не видали друг друга, так что почти головами столкнулись. Несколько
времени обмеривали они один другого взглядом. Разумихин был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в его глазах.
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть
время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то
на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
В это
время послышались еще шаги, толпа в сенях раздвинулась, и
на пороге появился священник с запасными дарами, седой старичок. За ним ходил полицейский, еще с улицы. Доктор тотчас же уступил ему место и обменялся с ним значительным взглядом. Раскольников упросил доктора подождать хоть немножко. Тот пожал плечами и остался.
Но он с неестественным усилием успел опереться
на руке. Он дико и неподвижно смотрел некоторое
время на дочь, как бы не узнавая ее. Да и ни разу еще он не видал ее в таком костюме. Вдруг он узнал ее, приниженную, убитую, расфранченную и стыдящуюся, смиренно ожидающую своей очереди проститься с умирающим отцом. Бесконечное страдание изобразилось в лице его.
И он быстро вышел из комнаты, поскорей протесняясь через толпу
на лестницу; но в толпе вдруг столкнулся с Никодимом Фомичом, узнавшим о несчастии и пожелавшим распорядиться лично. Со
времени сцены в конторе они не видались, но Никодим Фомич мигом узнал его.
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть
на то, что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра смотрели
на Разумихина как
на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все
время болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Теперь же состояние его походило
на какой-то даже восторг, и в то же
время как будто все выпитое вино вновь, разом и с удвоенною силой, бросилось ему в голову.
Не насмешлив, и не потому, чтоб остроты не хватало, а точно
времени у него
на такие пустяки не хватает.
Он часто взглядывал
на нее во
время разговора, но бегло,
на один только миг, и тотчас же отводил глаза.
Он говорил как бы для себя, но выговорил вслух и несколько
времени смотрел
на сестру, как бы озадаченный.
— Что ж, и ты меня хочешь замучить! — вскричал он с таким горьким раздражением, с таким отчаянием во взгляде, что у Разумихина руки опустились. Несколько
времени он стоял
на крыльце и угрюмо смотрел, как тот быстро шагал по направлению к своему переулку. Наконец, стиснув зубы и сжав кулаки, тут же поклявшись, что сегодня же выжмет всего Порфирия, как лимон, поднялся наверх успокоивать уже встревоженную долгим их отсутствием Пульхерию Александровну.
Он услышал поспешные шаги Разумихина и голос его, закрыл глаза и притворился спящим. Разумихин отворил дверь и некоторое
время стоял
на пороге, как бы раздумывая. Потом тихо шагнул в комнату и осторожно подошел к дивану. Послышался шепот Настасьи...
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к столу, подождал с минуту, — все это
время не спуская с него глаз, — и тихо, без шуму, сел
на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку,
на полу, а обеими руками оперся
на трость, опустив
на руки подбородок.
Одно
время Раскольников думал было встать и уйти и тем покончить свидание. Но некоторое любопытство и даже как бы расчет удержали его
на мгновение.
— Удивляюсь, что вы ставите так вопрос, Авдотья Романовна, — раздражался все более и более Лужин. — Ценя и, так сказать, обожая вас, я в то же
время весьма и весьма могу не любить кого-нибудь из ваших домашних. Претендуя
на счастье вашей руки, не могу в то же
время принять
на себя обязательств несогласимых…
— Я тут, конечно, ничего не знаю, — отозвалась Пульхерия Александровна, — может, оно и хорошо, да опять ведь и бог знает. Ново как-то, неизвестно. Конечно, нам остаться здесь необходимо, хоть
на некоторое
время…
— Я хотел сказать… идя сюда… я хотел сказать вам, маменька… и тебе, Дуня, что нам лучше бы
на некоторое
время разойтись.
Но в то же
время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря
на всю тоску и
на все опасения, и именно ему,чтоб он слышал, и непременно теперь — « что бы там ни вышло потом!»…
Он вышел. Соня смотрела
на него как
на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же
время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
Разговор показался ему занимательным и знаменательным и очень, очень понравился, — до того понравился, что он и стул перенес, чтобы
на будущее
время, хоть завтра например, не подвергаться опять неприятности простоять целый час
на ногах, а устроиться покомфортнее, чтоб уж во всех отношениях получить полное удовольствие.
— Да-да-да! Не беспокойтесь!
Время терпит,
время терпит-с, — бормотал Порфирий Петрович, похаживая взад и вперед около стола, но как-то без всякой цели, как бы кидаясь то к окну, то к бюро, то опять к столу, то избегая подозрительного взгляда Раскольникова, то вдруг сам останавливаясь
на месте и глядя
на него прямо в упор. Чрезвычайно странною казалась при этом его маленькая, толстенькая и круглая фигурка, как будто мячик, катавшийся в разные стороны и тотчас отскакивавший от всех стен и углов.
Тот засмеялся было сам, несколько принудив себя; но когда Порфирий, увидя, что и он тоже смеется, закатился уже таким смехом, что почти побагровел, то отвращение Раскольникова вдруг перешло всю осторожность: он перестал смеяться, нахмурился и долго и ненавистно смотрел
на Порфирия, не спуская с него глаз, во все
время его длинного и как бы с намерением непрекращавшегося смеха.
Говорят вон, в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения русской армии в сражении
на реке Альме 8 сентября 1854 г. во
время Крымской войны (1853–1856).] умные-то люди уж как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как увидели, что неприятель правильную осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности
на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!
По
временам ему хотелось кинуться и тут же
на месте задушить Порфирия.
Вид этого человека с первого взгляда был очень странный. Он глядел прямо перед собою, но как бы никого не видя. В глазах его сверкала решимость, но в то же
время смертная бледность покрывала лицо его, точно его привели
на казнь. Совсем побелевшие губы его слегка вздрагивали.
Однако с этой стороны все было, покамест, благополучно, и, посмотрев
на свой благородный, белый и немного ожиревший в последнее
время облик, Петр Петрович даже
на мгновение утешился, в полнейшем убеждении сыскать себе невесту где-нибудь в другом месте, да, пожалуй, еще и почище; но тотчас же опомнился и энергически плюнул в сторону, чем вызвал молчаливую, но саркастическую улыбку в молодом своем друге и сожителе Андрее Семеновиче Лебезятникове.
Он уже много успел поставить ему в последнее
время на счет.
Нет, если б я выдал им за все это
время, например, тысячи полторы
на приданое, да
на подарки,
на коробочки там разные, несессеры, [Несессер — шкатулка со всем необходимым для дороги.] сердолики, материи и
на всю эту дрянь, от Кнопа, [Кноп — владелец галантерейного магазина
на Невском проспекте в Петербурге.] да из английского магазина, так было бы дело почище и… покрепче!
Что же касается до Софьи Семеновны лично, то в настоящее
время я смотрю
на ее действия как
на энергический и олицетворенный протест против устройства общества и глубоко уважаю ее за это; даже радуюсь,
на нее глядя!
— Отнюдь нет-с, и даже в некотором смысле нелепость. Я только намекнул о временном вспоможении вдове умершего
на службе чиновника, — если только будет протекция, — но, кажется, ваш покойный родитель не только не выслужил срока, но даже и не служил совсем в последнее
время. Одним словом, надежда хоть и могла бы быть, но весьма эфемерная, потому никаких, в сущности, прав
на вспоможение, в сем случае, не существует, а даже напротив… А она уже и о пенсионе задумала, хе-хе-хе! Бойкая барыня!