Неточные совпадения
— От
кого, не
знаю. Три копейки почтальону своих отдала. Отдашь, что ли?
— Вот, смотрите, совсем пьяная, сейчас шла по бульвару:
кто ее
знает, из каких, а не похоже, чтоб по ремеслу.
Кто не
знает заранее — ничего не разглядит.
— Ну, слушай: я к тебе пришел, потому что, кроме тебя, никого не
знаю,
кто бы помог… начать… потому что ты всех их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу, что ничего мне не надо, слышишь, совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьте меня в покое!
Ну, а
кто его
знает, может быть, оно и не лучше, а хуже выходит…
— Да чего ты так… Что встревожился? Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому что много мы с ним о тебе переговорили… Иначе от
кого ж бы я про тебя столько
узнал? Славный, брат, он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели; чуть не ежедневно видимся. Ведь я в эту часть переехал. Ты не
знаешь еще? Только что переехал. У Лавизы с ним раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
— Скверность ужаснейшая: грязь, вонь, да и подозрительное место; штуки случались; да и черт
знает кто не живет!.. Я и сам-то заходил по скандальному случаю. Дешево, впрочем.
Я же хотел только
узнать теперь,
кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-то делу в последнее время прицепилось столько разных промышленников и до того исказили они все, к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно все дело испакостили.
Полицейские были довольны, что
узнали,
кто раздавленный. Раскольников назвал и себя, дал свой адрес и всеми силами, как будто дело шло о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
Впрочем, минут через десять она значительно успокоилась: Разумихин имел свойство мигом весь высказываться, в каком бы он ни был настроении, так что все очень скоро
узнавали, с
кем имеют дело.
Знаете ли,
кого сюда пускают?
— Бог меня прости, а я таки порадовалась тогда ее смерти, хоть и не
знаю,
кто из них один другого погубил бы: он ли ее, или она его? — заключила Пульхерия Александровна; затем осторожно, с задержками и беспрерывными взглядываниями на Дуню, что было той, очевидно, неприятно, принялась опять расспрашивать о вчерашней сцене между Родей и Лужиным.
— После, маменька, — вмешалась Дуня, — ведь они еще не
знают,
кто такая Марфа Петровна.
— Извините, что такими пустяками беспокоил, — продолжал он, несколько сбившись, — вещи мои стоят всего пять рублей, но они мне особенно дороги, как память тех, от
кого достались, и, признаюсь, я, как
узнал, очень испугался…
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. — Черт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит! — обратился он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно
узнать, не видал ли
кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
— Да разве вы
знаете,
кто убил? — спросила она, леденея от ужаса и дико смотря на него.
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он
знает,
кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
Ну
кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из самого посконного мужичья, не
знает, что его, например, сначала начнут посторонними вопросами усыплять (по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе! в самое-то темя, по счастливому уподоблению вашему! хе! хе! так вы это в самом деле подумали, что я квартирой-то вас хотел… хе! хе!
— Покойник муж действительно имел эту слабость, и это всем известно, — так и вцепилась вдруг в него Катерина Ивановна, — но это был человек добрый и благородный, любивший и уважавший семью свою; одно худо, что по доброте своей слишком доверялся всяким развратным людям и уж бог
знает с
кем он не пил, с теми, которые даже подошвы его не стоили! Вообразите, Родион Романович, в кармане у него пряничного петушка нашли: мертво-пьяный идет, а про детей помнит.
Соня, робкая от природы, и прежде
знала, что ее легче погубить, чем
кого бы то ни было, а уж обидеть ее всякий мог почти безнаказанно.
— Да ведь я божьего промысла
знать не могу… И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И
кто меня тут судьей поставил:
кому жить,
кому не жить?
— Да ведь и я
знаю, что не вошь, — ответил он, странно смотря на нее. — А впрочем, я вру, Соня, — прибавил он, — давно уже вру… Это все не то; ты справедливо говоришь. Совсем, совсем, совсем тут другие причины!.. Я давно ни с
кем не говорил, Соня… Голова у меня теперь очень болит.
И я теперь
знаю, Соня, что
кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин!
Вы, конечно, уж это
знаете; да и самому мне известно, что он к вам потом заходил; но то, что вы тогда предположили, того не было: ни за
кем я не посылал и ни в чем еще я тогда не распорядился.
— Я
кто такой? Вы
знаете: дворянин, служил два года в кавалерии, потом так здесь в Петербурге шлялся, потом женился на Марфе Петровне и жил в деревне. Вот моя биография!
— Пойдемте поскорее, — прошептал ей Свидригайлов. — Я не желаю, чтобы Родион Романыч
знал о нашем свидании. Предупреждаю вас, что я с ним сидел тут недалеко, в трактире, где он отыскал меня сам, и насилу от него отвязался. Он
знает почему-то о моем к вам письме и что-то подозревает. Уж, конечно, не вы ему открыли? А если не вы, так
кто же?
Вор ворует, зато уж он про себя и
знает, что он подлец; а вот я слышал про одного благородного человека, что почту разбил; так
кто его
знает, может, он и в самом деле думал, что порядочное дело сделал!
«Хорошее, должно быть, место, — подумал Свидригайлов, — как это я не
знал. Я тоже, вероятно, имею вид возвращающегося откуда-нибудь из кафешантана, но уже имевшего дорогой историю. А любопытно, однако ж,
кто здесь останавливается и ночует?»
Вот этот толстый — немец, должно быть, — что толкнул меня: ну,
знает ли он,
кого толкнул?
Не
знали,
кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром.
Не
знали,
кого обвинять,
кого оправдывать.
В городах целый день били в набат: созывали всех, но
кто и для чего зовет, никто не
знал того, а все были в тревоге.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери
кто хочет! Не
знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не
знают, что такое значит «прикажете принять».
Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как его
узнаешь,
кто он?
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя
знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Нет великой оборонушки! // Кабы
знали вы да ведали, // На
кого вы дочь покинули, // Что без вас я выношу? // Ночь — слезами обливаюся, // День — как травка пристилаюся… // Я потупленную голову, // Сердце гневное ношу!..