Неточные совпадения
Ну,
кто же такого,
как я, пожалеет? ась?
И он опустился на лавку, истощенный и обессиленный, ни на
кого не смотря,
как бы забыв окружающее и глубоко задумавшись. Слова его произвели некоторое впечатление; на минуту воцарилось молчание, но вскоре раздались прежний смех и ругательства...
Ясно, что тут не
кто иной,
как Родион Романович Раскольников в ходу и на первом плане стоит.
— Вот, смотрите, совсем пьяная, сейчас шла по бульвару:
кто ее знает, из
каких, а не похоже, чтоб по ремеслу.
Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время и вдруг вскочил, совершенно опомнившись,
как будто
кто его сорвал с дивана.
Но в последнем случае он просто не верил себе и упрямо, рабски, искал возражений по сторонам и ощупью,
как будто
кто его принуждал и тянул к тому.
Кто-то неприметно стоял у самого замка и точно так же,
как он здесь снаружи, прислушивался, притаясь изнутри и, кажется, тоже приложа ухо к двери…
— Да что они там, дрыхнут или передушил их
кто? Тррреклятые! — заревел он
как из бочки. — Эй, Алена Ивановна, старая ведьма! Лизавета Ивановна, красота неописанная! Отворяйте! У, треклятые, спят они, что ли?
За этою стеной была улица, тротуар, слышно было,
как шныряли прохожие, которых здесь всегда немало; но за воротами его никто не мог увидать, разве зашел бы
кто с улицы, что, впрочем, очень могло случиться, а потому надо было спешить.
— А вы
кто сами-то изволите быть-с? — спросил, вдруг обращаясь к нему, Разумихин. — Я вот, изволите видеть, Вразумихин; не Разумихин,
как меня всё величают, а Вразумихин, студент, дворянский сын, а он мой приятель. Ну-с, а вы
кто таковы?
Ну то, се,
кто,
как, сколько лет — «двадцать два» — и прочее и прочее.
Вопрос: «
Как работали с Митреем, не видали ль
кого по лестнице, вот в таком-то и таком-то часу?» Ответ: «Известно, проходили, может, люди
какие, да нам не в примету».
Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни на
кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь. И даже в изгибе спины его
как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
—
Кто? Вы? Вам поймать? Упрыгаетесь! Вот ведь что у вас главное: тратит ли человек деньги или нет? То денег не было, а тут вдруг тратить начнет, — ну
как же не он? Так вас вот этакий ребенок надует на этом, коли захочет!
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг
как будто
кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
Полицейские были довольны, что узнали,
кто раздавленный. Раскольников назвал и себя, дал свой адрес и всеми силами,
как будто дело шло о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
Впрочем, минут через десять она значительно успокоилась: Разумихин имел свойство мигом весь высказываться, в
каком бы он ни был настроении, так что все очень скоро узнавали, с
кем имеют дело.
— Странно, — проговорил он медленно,
как бы вдруг пораженный новою мыслию, — да из чего я так хлопочу? Из чего весь крик? Да выходи за
кого хочешь!
— Это мне удивительно, — начал он после некоторого раздумья и передавая письмо матери, но не обращаясь ни к
кому в частности, — ведь он по делам ходит, адвокат, и разговор даже у него такой… с замашкой, — а ведь
как безграмотно пишет.
— Извините, что такими пустяками беспокоил, — продолжал он, несколько сбившись, — вещи мои стоят всего пять рублей, но они мне особенно дороги,
как память тех, от
кого достались, и, признаюсь, я,
как узнал, очень испугался…
— Позвольте вам заметить, — отвечал он сухо, — что Магометом иль Наполеоном я себя не считаю… ни
кем бы то ни было из подобных лиц, следственно, и не могу, не быв ими, дать вам удовлетворительного объяснения о том,
как бы я поступил.
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. — Черт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит! — обратился он,
как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно узнать, не видал ли
кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
— Стой! — закричал Разумихин, хватая вдруг его за плечо, — стой! Ты наврал! Я надумался: ты наврал! Ну
какой это подвох? Ты говоришь, что вопрос о работниках был подвох? Раскуси: ну если б это ты сделал, мог ли б ты проговориться, что видел,
как мазали квартиру… и работников? Напротив: ничего не видал, если бы даже и видел!
Кто ж сознается против себя?
«
Кто он?
Кто этот вышедший из-под земли человек? Где был он и что видел? Он видел все, это несомненно. Где ж он тогда стоял и откуда смотрел? Почему он только теперь выходит из-под полу? И
как мог он видеть, — разве это возможно?.. Гм… — продолжал Раскольников, холодея и вздрагивая, — а футляр, который нашел Николай за дверью: разве это тоже возможно? Улики? Стотысячную черточку просмотришь, — вот и улика в пирамиду египетскую! Муха летала, она видела! Разве этак возможно?»
Петр Петрович несколько секунд смотрел на него с бледным и искривленным от злости лицом; затем повернулся, вышел, и, уж конечно, редко кто-нибудь уносил на
кого в своем сердце столько злобной ненависти,
как этот человек на Раскольникова. Его, и его одного, он обвинял во всем. Замечательно, что, уже спускаясь с лестницы, он все еще воображал, что дело еще, может быть, совсем не потеряно и, что касается одних дам, даже «весьма и весьма» поправимое.
Он вышел. Соня смотрела на него
как на помешанного; но она и сама была
как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи!
как он знает,
кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
—
Как… ты…
Как…
Кого ты убил?
«Для
кого же после этого делались все приготовления?» Даже детей, чтобы выгадать место, посадили не за стол, и без того занявший всю комнату, а накрыли им в заднем углу на сундуке, причем обоих маленьких усадили на скамейку, а Полечка,
как большая, должна была за ними присматривать, кормить их и утирать им, «
как благородным детям», носики.
Я просила ее,
как порядочную, пригласить народ получше и именно знакомых покойного, а смотрите,
кого она привела: шуты какие-то! чумички!
Ну-с; так вот: если бы вдруг все это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости или умирать Катерине Ивановне? то
как бы вы решили:
кому из них умереть?
— Да ведь я божьего промысла знать не могу… И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы?
Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И
кто меня тут судьей поставил:
кому жить,
кому не жить?
— Да неужель, неужель это все взаправду! Господи, да
какая ж это правда!
Кто же этому может поверить?.. И
как же,
как же вы сами последнее отдаете, а убили, чтоб ограбить! А!.. — вскрикнула она вдруг, — те деньги, что Катерине Ивановне отдали… те деньги… Господи, да неужели ж и те деньги…
Собралась к тебе; Авдотья Романовна стала удерживать; слушать ничего не хочет: «Если он, говорит, болен, если у него ум мешается,
кто же ему поможет,
как не мать?» Пришли мы сюда все, потому не бросать же нам ее одну.
О том,
какие это были слухи и от
кого и когда… и по
какому поводу, собственно, до вас дело дошло, — тоже, я думаю, лишнее.
— Да вы-то
кто такой, — вскричал он, — вы-то что за пророк? С высоты
какого это спокойствия величавого вы мне премудрствующие пророчества изрекаете?
«Хорошее, должно быть, место, — подумал Свидригайлов, —
как это я не знал. Я тоже, вероятно, имею вид возвращающегося откуда-нибудь из кафешантана, но уже имевшего дорогой историю. А любопытно, однако ж,
кто здесь останавливается и ночует?»
— Родя, Родя, что с тобою? Да
как же ты об этом спрашивать можешь! Да
кто про тебя мне что-нибудь скажет? Да я и не поверю никому,
кто бы ко мне ни пришел, просто прогоню.
Не знали,
кого и
как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром.