Неточные совпадения
— А сегодня у Сони
был, на похмелье ходил
просить! Хе, хе, хе!
«Действительно, я у Разумихина недавно еще хотел
было работы
просить, чтоб он мне или уроки достал, или что-нибудь… — додумывался Раскольников, — но чем теперь-то он мне может помочь? Положим, уроки достанет, положим, даже последнею копейкой поделится, если
есть у него копейка, так что можно даже и сапоги купить, и костюм поправить, чтобы на уроки ходить… гм… Ну, а дальше? На пятаки-то что ж я сделаю? Мне разве того теперь надобно? Право, смешно, что я пошел к Разумихину…»
— Амалия Людвиговна!
Прошу вас вспомнить о том, что вы говорите, — высокомерно начала
было Катерина Ивановна (с хозяйкой она всегда говорила высокомерным тоном, чтобы та «помнила свое место» и даже теперь не могла отказать себе в этом удовольствии), — Амалия Людвиговна…
Мармеладов
был в последней агонии; он не отводил своих глаз от лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним. Ему все хотелось что-то ей сказать; он
было и начал, с усилием шевеля языком и неясно выговаривая слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет
просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула на него...
«А раба-то Родиона
попросил, однако, помянуть, — мелькнуло вдруг в его голове, — ну да это… на всякий случай!» — прибавил он, и сам тут же засмеялся над своею мальчишескою выходкой. Он
был в превосходнейшем расположении духа.
«Конечно, — пробормотал он про себя через минуту, с каким-то чувством самоунижения, — конечно, всех этих пакостей не закрасить и не загладить теперь никогда… а стало
быть, и думать об этом нечего, а потому явиться молча и… исполнить свои обязанности… тоже молча, и… и не
просить извинения, и ничего не говорить, и… и уж, конечно, теперь все погибло!»
— Ба! да и ты… с намерениями! — пробормотал он, посмотрев на нее чуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен
был это сообразить… Что ж, и похвально; тебе же лучше… и дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее — несчастна
будешь, а перешагнешь, — может, еще несчастнее
будешь… А впрочем, все это вздор! — прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел только сказать, что у вас, маменька, я прощения
прошу, — заключил он резко и отрывисто.
— Я решила
просить тебя, Родя, настоятельно
просить непременно
быть у нас на этом свидании, — сказала Дуня, — придешь?
— Я и вас тоже
прошу быть у нас в восемь часов, — обратилась она к Разумихину. — Маменька, я их тоже приглашаю.
— Я… я… зашла на одну минуту, простите, что вас обеспокоила, — заговорила она, запинаясь. — Я от Катерины Ивановны, а ей послать
было некого. А Катерина Ивановна приказала вас очень
просить быть завтра на отпевании, утром… за обедней… на Митрофаниевском, а потом у нас… у ней… откушать… Честь ей сделать… Она велела
просить.
— Она
просит вас сделать нам честь на отпевании в церкви
быть завтра, а потом уж к ней прибыть, на поминки.
— Вам следует подать объявление в полицию, — с самым деловым видом отвечал Порфирий, — о том-с, что, известившись о таком-то происшествии, то
есть об этом убийстве, — вы
просите, в свою очередь, уведомить следователя, которому поручено дело, что такие-то вещи принадлежат вам и что вы желаете их выкупить… или там… да вам, впрочем, напишут.
Затем, испросив у ней извинения в недавних этих всех неприятностях, я
попросил бы позволения предложить ей десять тысяч рублей и таким образом облегчить разрыв с господином Лужиным, разрыв, от которого, я уверен, она и сама
была бы не прочь, явилась бы только возможность.
— Ну уж это нет-с. А впрочем, нет, так и нет, так пусть и
будет. А только десять тысяч — прекрасная штука, при случае. Во всяком случае,
попрошу передать сказанное Авдотье Романовне.
— Но с Авдотьей Романовной однажды повидаться весьма желаю. Серьезно
прошу. Ну, до свидания… ах да! Ведь вот что забыл! Передайте, Родион Романович, вашей сестрице, что в завещании Марфы Петровны она упомянута в трех тысячах. Это положительно верно. Марфа Петровна распорядилась за неделю до смерти, и при мне дело
было. Недели через две-три Авдотья Романовна может и деньги получить.
Между прочим, он очень
просит и ищет свидания с тобою, Дуня, а меня
просил быть посредником при этом свидании.
— Они ведь на вас остались. Оно, правда, и прежде все
было на вас, и покойник на похмелье к вам же ходил
просить. Ну, а теперь вот что
будет?
— Как не может
быть? — продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, — не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется? На улицу всею гурьбой пойдут, она
будет кашлять и
просить и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать… А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети…
«Недели через три на седьмую версту, [На седьмой версте от Петербурга, в Удельной, находилась известная больница для умалишенных.] милости
просим! Я, кажется, сам там
буду, если еще хуже не
будет», — бормотал он про себя.
«И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты
был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты
попросишь у бога, даст тебе бог».
— Знаю и скажу… Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я не прощения приду
просить к тебе, а просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета
была жива, я это подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра!
Катерина Ивановна, которая действительно
была расстроена и очень устала и которой уже совсем надоели поминки, тотчас же «отрезала» Амалии Ивановне, что та «мелет вздор» и ничего не понимает; что заботы об ди веше дело кастелянши, а не директрисы благородного пансиона; а что касается до чтения романов, так уж это просто даже неприличности, и что она
просит ее замолчать.
Рассудите же; мало того, как истинный друг ваш,
прошу вас (ибо лучше друга не может
быть у вас в эту минуту), опомнитесь!
— Амалия Ивановна, надо
будет дать знать в полицию, а потому, покорнейше
прошу вас, пошлите покамест за дворником, — тихо и даже ласково проговорил Лужин.
— Вы так и знали? — подхватил Лужин, — стало
быть, уже и прежде имели хотя бы некоторые основания так заключать.
Прошу вас, почтеннейшая Амалия Ивановна, запомнить слова ваши, произнесенные, впрочем, при свидетелях.
Теперь
прошу особенного внимания: представьте себе, что если б ему удалось теперь доказать, что Софья Семеновна — воровка, то, во-первых, он доказал бы моей сестре и матери, что
был почти прав в своих подозрениях; что он справедливо рассердился за то, что я поставил на одну доску мою сестру и Софью Семеновну, что, нападая на меня, он защищал, стало
быть, и предохранял честь моей сестры, а своей невесты.
Раскольников
попросил было опять говорить, но ему уже не дали докончить: все кричали и теснились около Лужина с ругательствами и угрозами.
Да, он почувствовал еще раз, что, может
быть, действительно возненавидит Соню, и именно теперь, когда сделал ее несчастнее. «Зачем ходил он к ней
просить ее слез? Зачем ему так необходимо заедать ее жизнь? О, подлость!
— Нечего и говорить, что вы храбрая девушка. Ей-богу, я думал, что вы
попросите господина Разумихина сопровождать вас сюда. Но его ни с вами, ни кругом вас не
было, я таки смотрел: это отважно, хотели, значит, пощадить Родиона Романыча. Впрочем, в вас все божественно… Что же касается до вашего брата, то что я вам скажу? Вы сейчас его видели сами. Каков?
Вместо попыток разъяснения его душевного настроения и вообще всей внутренней его жизни стояли одни факты, то
есть собственные слова его, подробные известия о состоянии его здоровья, чего он пожелал тогда-то при свидании, о чем
попросил ее, что поручил ей, и прочее.
Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей,
была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией,
будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам
попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал.