Неточные совпадения
— Ваша воля. — И старуха протянула ему обратно часы. Молодой
человек взял их и до того рассердился, что хотел было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше некуда и что он еще и за
другим пришел.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к
людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда
людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в
другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
А опричь него в распивочной на ту пору был всего один
человек посторонний, да еще спал на лавке
другой, по знакомству, да двое наших мальчишков-с.
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего
человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого
другого, натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за натура этот Николай? Неужели не видишь, с первого же разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали в руки, как он показал. Наступил на коробку и поднял!
— Я, конечно, не мог собрать стольких сведений, так как и сам
человек новый, — щекотливо возразил Петр Петрович, — но, впрочем, две весьма и весьма чистенькие комнатки, а так как это на весьма короткий срок… Я приискал уже настоящую, то есть будущую нашу квартиру, — оборотился он к Раскольникову, — и теперь ее отделывают; а покамест и сам теснюсь в нумерах, два шага отсюда, у госпожи Липпевехзель, в квартире одного моего молодого
друга, Андрея Семеныча Лебезятникова; он-то мне и дом Бакалеева указал…
— Батюшки! — причитал кучер, — как тут усмотреть! Коли б я гнал али б не кричал ему, а то ехал не поспешно, равномерно. Все видели:
люди ложь, и я то ж. Пьяный свечки не поставит — известно!.. Вижу его, улицу переходит, шатается, чуть не валится, — крикнул одноважды, да в
другой, да в третий, да и придержал лошадей; а он прямехонько им под ноги так и пал! Уж нарочно, что ль, он аль уж очень был нетверез… Лошади-то молодые, пужливые, — дернули, а он вскричал — они пуще… вот и беда.
Кашель задушил ее, но острастка пригодилась. Катерины Ивановны, очевидно, даже побаивались; жильцы, один за
другим, протеснились обратно к двери с тем странным внутренним ощущением довольства, которое всегда замечается, даже в самых близких
людях, при внезапном несчастии с их ближним, и от которого не избавлен ни один
человек, без исключения, несмотря даже на самое искреннее чувство сожаления и участия.
Всем известно, что у Семена Захаровича было много
друзей и покровителей, которых он сам оставил из благородной гордости, чувствуя несчастную свою слабость, но теперь (она указала на Раскольникова) нам помогает один великодушный молодой
человек, имеющий средства и связи, и которого Семен Захарович знал еще в детстве, и будьте уверены, Амалия Людвиговна…
Но, несмотря на ту же тревогу, Авдотья Романовна хоть и не пугливого была характера, но с изумлением и почти даже с испугом встречала сверкающие диким огнем взгляды
друга своего брата, и только беспредельная доверенность, внушенная рассказами Настасьи об этом странном
человеке, удержала ее от покушения убежать от него и утащить за собою свою мать.
— О будущем муже вашей дочери я и не могу быть
другого мнения, — твердо и с жаром отвечал Разумихин, — и не из одной пошлой вежливости это говорю, а потому… потому… ну хоть по тому одному, что Авдотья Романовна сама, добровольно, удостоила выбрать этого
человека.
Неуклюж немного, то есть он
человек и светский, но я в
другом отношении говорю неуклюж.
Чуть-чуть же
человек развитой и бывалый, непременно и по возможности, старается сознаться во всех внешних и неустранимых фактах; только причины им
другие подыскивает, черту такую свою, особенную и неожиданную, ввернет, которая совершенно им
другое значение придаст и в
другом свете их выставит.
Люди толпой шли по улицам; ремесленники и занятые
люди расходились по домам,
другие гуляли; пахло известью, пылью, стоячею водой.
Вдруг он остановился и увидел, что на
другой стороне улицы, на тротуаре, стоит
человек и машет ему рукой.
Ну, а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность
другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с
другим миром больше, так что, когда умрет совсем
человек, то прямо и перейдет в
другой мир».
В коридоре они столкнулись с Лужиным: он явился ровно в восемь часов и отыскивал нумер, так что все трое вошли вместе, но не глядя
друг на
друга и не кланяясь. Молодые
люди прошли вперед, а Петр Петрович, для приличия, замешкался несколько в прихожей, снимая пальто. Пульхерия Александровна тотчас же вышла встретить его на пороге. Дуня здоровалась с братом.
— Да-с… Он заикается и хром тоже. И жена тоже… Не то что заикается, а как будто не все выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый
человек. А детей семь
человек… и только старший один заикается, а
другие просто больные… а не заикаются… А вы откуда про них знаете? — прибавила она с некоторым удивлением.
— Я, знаете,
человек холостой, этак несветский и неизвестный, и к тому же законченный
человек, закоченелый человек-с, в семя пошел и… и… и заметили ль вы, Родион Романович, что у нас, то есть у нас в России-с, и всего более в наших петербургских кружках, если два умные
человека, не слишком еще между собою знакомые, но, так сказать, взаимно
друг друга уважающие, вот как мы теперь с вами-с, сойдутся вместе, то целых полчаса никак не могут найти темы для разговора, — коченеют
друг перед
другом, сидят и взаимно конфузятся.
— Нет, вы, я вижу, не верите-с, думаете все, что я вам шуточки невинные подвожу, — подхватил Порфирий, все более и более веселея и беспрерывно хихикая от удовольствия и опять начиная кружить по комнате, — оно, конечно, вы правы-с; у меня и фигура уж так самим богом устроена, что только комические мысли в
других возбуждает; буффон-с; [Буффон — шут (фр. bouffon).] но я вам вот что скажу и опять повторю-с, что вы, батюшка, Родион Романович, уж извините меня, старика,
человек еще молодой-с, так сказать, первой молодости, а потому выше всего ум человеческий цените, по примеру всей молодежи.
Другой раз, увлекаясь игривостию своего остроумия, начнет дурачить подозревающего его
человека; побледнеет как бы нарочно, как бы в игре, да слишком уж натурально побледнеет-то, слишком уж на правду похоже, ан и опять подал мысль!
— Говорит, а у самого еще зубки во рту один о
другой колотятся, хе-хе! Иронический вы
человек! Ну-с, до свидания-с.
— Это все вздор и клевета! — вспыхнул Лебезятников, который постоянно трусил напоминания об этой истории, — и совсем это не так было! Это было
другое… Вы не так слышали; сплетня! Я просто тогда защищался. Она сама первая бросилась на меня с когтями… Она мне весь бакенбард выщипала… Всякому
человеку позволительно, надеюсь, защищать свою личность. К тому же я никому не позволю с собой насилия… По принципу. Потому это уж почти деспотизм. Что ж мне было: так и стоять перед ней? Я ее только отпихнул.
Человек, оскорбленный и раздосадованный, как вы, вчерашним случаем и в то же время способный думать о несчастии
других, — такой человек-с… хотя поступками своими он делает социальную ошибку, — тем не менее… достоин уважения!
Петр Петрович Лужин, например, самый, можно сказать, солиднейший из всех жильцов, не явился, а между тем еще вчера же вечером Катерина Ивановна уже успела наговорить всем на свете, то есть Амалии Ивановне, Полечке, Соне и полячку, что это благороднейший, великодушнейший
человек, с огромнейшими связями и с состоянием, бывший
друг ее первого мужа, принятый в доме ее отца и который обещал употребить все средства, чтобы выхлопотать ей значительный пенсион.
Мне
другое надо было узнать,
другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или
человек?
Ну что ж, что вы в
другой разряд
людей перейдете?
— А, вот вы куда? Я согласен, что это болезнь, как и все переходящее через меру, — а тут непременно придется перейти через меру, — но ведь это, во-первых, у одного так, у
другого иначе, а во-вторых, разумеется, во всем держи меру, расчет, хоть и подлый, но что же делать? Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы. Я согласен, что порядочный
человек обязан скучать, но ведь, однако ж…
— Сильно подействовало! — бормотал про себя Свидригайлов, нахмурясь. — Авдотья Романовна, успокойтесь! Знайте, что у него есть
друзья. Мы его спасем, выручим. Хотите, я увезу его за границу? У меня есть деньги; я в три дня достану билет. А насчет того, что он убил, то он еще наделает много добрых дел, так что все это загладится; успокойтесь. Великим
человеком еще может быть. Ну, что с вами? Как вы себя чувствуете?
У меня
друзья; у меня есть деловые
люди…
Укоряемый
друг сидел на стуле и имел вид
человека, чрезвычайно желающего чихнуть, но которому это никак не удается.
Может быть, по одной только силе своих желаний он и счел себя тогда
человеком, которому более разрешено, чем
другому.
Люди убивали
друг друга в какой-то бессмысленной злобе.
Кое-где
люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь совершенно
другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять
друг друга, дрались и резались.
Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления
человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в
другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа, — но теперешний рассказ наш окончен.