Неточные совпадения
Не
то чтоб он
был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он
был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию.
Он
был до
того худо одет, что иной, даже и привычный человек, посовестился бы днем выходить в таких лохмотьях на улицу.
— Раскольников, студент,
был у вас назад
тому месяц, — поспешил пробормотать молодой человек с полупоклоном, вспомнив, что надо
быть любезнее.
— Ваша воля. — И старуха протянула ему обратно часы. Молодой человек взял их и до
того рассердился, что хотел
было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше некуда и что он еще и за другим пришел.
Ему захотелось
выпить холодного пива,
тем более что внезапную слабость свою он относил и к
тому, что
был голоден.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с
тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы
то ни
было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Было душно, так что
было даже нестерпимо сидеть, и все до
того было пропитано винным запахом, что, кажется, от одного этого воздуха можно
было в пять минут сделаться пьяным.
Он беспрерывно взглядывал на чиновника, конечно, и потому еще, что и сам
тот упорно смотрел на него, и видно
было, что
тому очень хотелось начать разговор.
Но что-то
было в нем очень странное; во взгляде его светилась как будто даже восторженность, — пожалуй,
был и смысл и ум, — но в
то же время мелькало как будто и безумие.
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и
тем, что так прямо, в упор, обратились к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни
было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
За нищету даже и не палкой выгоняют, а метлой выметают из компании человеческой, чтобы
тем оскорбительнее
было; и справедливо, ибо в нищете я первый сам готов оскорблять себя.
— Случалось…
то есть как безнадежно?
—
То есть безнадежно вполне-с, заранее зная, что из сего ничего не выйдет.
И чем более
пью,
тем более и чувствую.
Для
того и
пью, что в питии сем сострадания и чувства ищу…
Пробовал я с ней, года четыре
тому, географию и всемирную историю проходить; но как я сам
был некрепок, да и приличных к
тому руководств не имелось, ибо какие имевшиеся книжки… гм!.. ну, их уже теперь и нет, этих книжек,
то тем и кончилось все обучение.
— С
тех пор, государь мой, — продолжал он после некоторого молчания, — с
тех пор, по одному неблагоприятному случаю и по донесению неблагонамеренных лиц, — чему особенно способствовала Дарья Францовна, за
то будто бы, что ей в надлежащем почтении манкировали, — с
тех пор дочь моя, Софья Семеновна, желтый билет принуждена
была получить, и уже вместе с нами по случаю сему не могла оставаться.
Платьев-то нет у ней никаких…
то есть никаких-с, а тут точно в гости собралась, приоделась, и не
то чтобы что-нибудь, а так, из ничего всё сделать сумеют: причешутся, воротничок там какой-нибудь чистенький, нарукавнички, ан совсем другая особа выходит, и помолодела и похорошела.
«Я, конечно, говорит, Семен Захарыч, помня ваши заслуги, и хотя вы и придерживались этой легкомысленной слабости, но как уж вы теперь обещаетесь, и что сверх
того без вас у нас худо пошло (слышите, слышите!),
то и надеюсь, говорит, теперь на ваше благородное слово»,
то есть все это, я вам скажу, взяла да и выдумала, и не
то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с!
Мармеладов остановился, хотел
было улыбнуться, но вдруг подбородок его запрыгал. Он, впрочем, удержался. Этот кабак, развращенный вид, пять ночей на сенных барках и штоф, а вместе с
тем эта болезненная любовь к жене и семье сбивали его слушателя с толку. Раскольников слушал напряженно, но с ощущением болезненным. Он досадовал, что зашел сюда.
И в продолжение всего
того райского дня моей жизни и всего
того вечера я и сам в мечтаниях летучих препровождал: и,
то есть, как я это все устрою, и ребятишек одену, и ей спокой дам, и дочь мою единородную от бесчестья в лоно семьи возвращу…
Ну-с, государь ты мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же день, после всех сих мечтаний (
то есть это
будет ровно пять суток назад
тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул, что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с, глядите на меня, все!
Они вошли со двора и прошли в четвертый этаж. Лестница чем дальше,
тем становилась темнее.
Было уже почти одиннадцать часов, и хотя в эту пору в Петербурге нет настоящей ночи, но на верху лестницы
было очень темно.
И она бросилась его обыскивать. Мармеладов тотчас же послушно и покорно развел руки в обе стороны, чтобы
тем облегчить карманный обыск. Денег не
было ни копейки.
— Пропил! всё, всё пропил! — кричала в отчаянии бедная женщина, — и платье не
то! Голодные, голодные! (и, ломая руки, она указывала на детей). О, треклятая жизнь! А вам, вам не стыдно, — вдруг набросилась она на Раскольникова, — из кабака! Ты с ним
пил? Ты тоже с ним
пил! Вон!
А ведь Сонечка-то, пожалуй, сегодня и сама обанкрутится, потому
тот же риск, охота по красному зверю… золотопромышленность… вот они все, стало
быть, и на бобах завтра без моих-то денег…
— Ну, а коли я соврал, — воскликнул он вдруг невольно, — коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род,
то есть человеческий,
то значит, что остальное все — предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так
тому и следует
быть!..
Это
была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до
того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок.
Мебель соответствовала помещению:
было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по
тому одному, как они
были запылены, видно
было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову.
Настасья так и покатилась со смеху. Она
была из смешливых, и когда рассмешат, смеялась неслышно, колыхаясь и трясясь всем телом, до
тех пор, что самой тошно уж становилось.
Письмо матери его измучило. Но относительно главнейшего, капитального пункта сомнений в нем не
было ни на минуту, даже в
то еще время, как он читал письмо. Главнейшая
суть дела
была решена в его голове, и решена окончательно: «Не бывать этому браку, пока я жив, и к черту господина Лужина!»
Любопытно бы разъяснить еще одно обстоятельство: до какой степени они обе
были откровенны друг с дружкой в
тот день и в
ту ночь и во все последующее время?
Все ли слова между ними
были прямо произнесены или обе поняли, что у
той и у другой одно в сердце и в мыслях, так уж нечего вслух-то всего выговаривать да напрасно проговариваться.
Ведь она хлеб черный один
будет есть да водой запивать, а уж душу свою не продаст, а уж нравственную свободу свою не отдаст за комфорт; за весь Шлезвиг-Гольштейн не отдаст, не
то что за господина Лужина.
Нет, Дуня не
та была, сколько я знал, и… ну да уж, конечно, не изменилась и теперь!..
Ясно, что теперь надо
было не тосковать, не страдать пассивно, одними рассуждениями, о
том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее.
Вдруг он вздрогнул: одна, тоже вчерашняя, мысль опять пронеслась в его голове. Но вздрогнул он не оттого, что пронеслась эта мысль. Он ведь знал, он предчувствовал, что она непременно «пронесется», и уже ждал ее; да и мысль эта
была совсем не вчерашняя. Но разница
была в
том, что месяц назад, и даже вчера еще, она
была только мечтой, а теперь… теперь явилась вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это… Ему стукнуло в голову, и потемнело в глазах.
Раскольников говорил громко и указывал на него прямо рукой.
Тот услышал и хотел
было опять рассердиться, но одумался и ограничился одним презрительным взглядом. Затем медленно отошел еще шагов десять и опять остановился.
Несмотря на эти странные слова, ему стало очень тяжело. Он присел на оставленную скамью. Мысли его
были рассеянны… Да и вообще тяжело ему
было думать в эту минуту о чем бы
то ни
было. Он бы хотел совсем забыться, все забыть, потом проснуться и начать совсем сызнова…
С Разумихиным же он почему-то сошелся,
то есть не
то что сошелся, а
был с ним сообщительнее, откровеннее.
Разумихин
был еще
тем замечателен, что никакие неудачи его никогда не смущали и никакие дурные обстоятельства, казалось, не могли придавить его.
Раз как-то, месяца два
тому назад, они
было встретились на улице, но Раскольников отвернулся и даже перешел на другую сторону, чтобы
тот его не заметил.
«Действительно, я у Разумихина недавно еще хотел
было работы просить, чтоб он мне или уроки достал, или что-нибудь… — додумывался Раскольников, — но чем теперь-то он мне может помочь? Положим, уроки достанет, положим, даже последнею копейкой поделится, если
есть у него копейка, так что можно даже и сапоги купить, и костюм поправить, чтобы на уроки ходить… гм… Ну, а дальше? На пятаки-то что ж я сделаю? Мне разве
того теперь надобно? Право, смешно, что я пошел к Разумихину…»
«Гм… к Разумихину, — проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы в смысле окончательного решения, — к Разумихину я пойду, это конечно… но — не теперь… Я к нему… на другой день после
того пойду, когда уже
то будет кончено и когда все по-новому пойдет…»
«После
того, — вскрикнул он, срываясь со скамейки, — да разве
то будет? Неужели в самом деле
будет?»
Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до
того вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу,
будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена
была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из
тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и
тому, что зашел сюда, и пошел на Т—в мост. Он
был бледен, глаза его горели, изнеможение
было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!»
Знакомая эта
была Лизавета Ивановна, или просто, как все звали ее, Лизавета, младшая сестра
той самой старухи Алены Ивановны, коллежской регистраторши и процентщицы, у которой вчера
был Раскольников, приходивший закладывать ей часы и делать свою пробу…
Конечно, если бы даже целые годы приходилось ему ждать удобного случая,
то и тогда, имея замысел, нельзя
было рассчитывать наверное на более очевидный шаг к успеху этого замысла, как
тот, который представлялся вдруг сейчас. Во всяком случае, трудно
было бы узнать накануне и наверно, с большею точностию и с наименьшим риском, без всяких опасных расспросов и разыскиваний, что завтра, в таком-то часу, такая-то старуха, на которую готовится покушение,
будет дома одна-одинехонька.