Неточные совпадения
Действительно, Крафт мог засидеться у Дергачева, и тогда где же мне его ждать?
К Дергачеву я не трусил, но
идти не хотел, несмотря на
то что Ефим тащил меня туда уже третий раз. И при этом «трусишь» всегда произносил с прескверной улыбкой на мой счет. Тут была не трусость, объявляю заранее, а если я боялся,
то совсем другого. На этот раз
пойти решился; это тоже было в двух шагах. Дорогой я спросил Ефима, все ли еще он держит намерение бежать в Америку?
Знал он тоже,
что и Катерине Николавне уже известно,
что письмо у Версилова и
что она этого-то и боится, думая,
что Версилов тотчас
пойдет с письмом
к старому князю;
что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге, была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее оставалась надежда,
что письмо, может быть, не у Версилова, и, в заключение,
что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и умоляла там Марью Ивановну поискать в
тех бумагах, которые сохранялись у ней.
— А! и ты иногда страдаешь,
что мысль не
пошла в слова! Это благородное страдание, мой друг, и дается лишь избранным; дурак всегда доволен
тем,
что сказал, и
к тому же всегда выскажет больше,
чем нужно; про запас они любят.
И глупая веселость его и французская фраза, которая
шла к нему как
к корове седло, сделали
то,
что я с чрезвычайным удовольствием выспался тогда у этого шута.
Что же до Васина,
то я чрезвычайно был рад, когда он уселся наконец ко мне спиной за свою работу. Я развалился на диване и, смотря ему в спину, продумал долго и о многом.
Я знал, серьезно знал, все эти три дня,
что Версилов придет сам, первый, — точь-в-точь как я хотел
того, потому
что ни за
что на свете не
пошел бы
к нему первый, и не по строптивости, а именно по любви
к нему, по какой-то ревности любви, — не умею я этого выразить.
Но уж и досталось же ему от меня за это! Я стал страшным деспотом. Само собою, об этой сцене потом у нас и помину не было. Напротив, мы встретились с ним на третий же день как ни в
чем не бывало — мало
того: я был почти груб в этот второй вечер, а он тоже как будто сух. Случилось это опять у меня; я почему-то все еще не
пошел к нему сам, несмотря на желание увидеть мать.
— Вы говорите: Версилову десять тысяч. Если я беру у вас теперь,
то, конечно, эти деньги
пойдут в зачет двадцати тысяч Версилова; я иначе не допускаю. Но… но я наверно и сам отдам… Да неужели же вы думаете,
что Версилов
к вам ходит за деньгами?
Замечу раз навсегда,
что развязность никогда в жизни не
шла ко мне,
то есть не была мне
к лицу, а, напротив, всегда покрывала меня позором.
— Постой, Лиза, постой, о, как я был глуп! Но глуп ли? Все намеки сошлись только вчера в одну кучу, а до
тех пор откуда я мог узнать? Из
того,
что ты ходила
к Столбеевой и
к этой… Дарье Онисимовне? Но я тебя за солнце считал, Лиза, и как могло бы мне прийти что-нибудь в голову? Помнишь, как я тебя встретил тогда, два месяца назад, у него на квартире, и как мы с тобой
шли тогда по солнцу и радовались… тогда уже было? Было?
— Я не
послал письма. Она решила не
посылать. Она мотивировала так: если
пошлю письмо,
то, конечно, сделаю благородный поступок, достаточный, чтоб смыть всю грязь и даже гораздо больше, но вынесу ли его сам? Ее мнение было
то,
что и никто бы не вынес, потому
что будущность тогда погибла и уже воскресение
к новой жизни невозможно. И
к тому же, добро бы пострадал Степанов; но ведь он же был оправдан обществом офицеров и без
того. Одним словом — парадокс; но она удержала меня, и я ей отдался вполне.
И вдруг такая находка: тут уж
пойдут не бабьи нашептывания на ухо, не слезные жалобы, не наговоры и сплетни, а тут письмо, манускрипт,
то есть математическое доказательство коварства намерений его дочки и всех
тех, которые его от нее отнимают, и
что, стало быть, надо спасаться, хотя бы бегством, все
к ней же, все
к той же Анне Андреевне, и обвенчаться с нею хоть в двадцать четыре часа; не
то как раз конфискуют в сумасшедший дом.
Ты знаешь, этот старый князь
к тебе совсем расположен; ты чрез его покровительство знаешь какие связи можешь завязать; а
что до
того,
что у тебя нет фамилии, так нынче этого ничего не надо: раз ты тяпнешь деньги — и
пойдешь, и
пойдешь, и чрез десять лет будешь таким миллионером,
что вся Россия затрещит, так какое тебе тогда надо имя?
Дело в
том,
что я хотел ее тотчас
послать к Катерине Николаевне, чтоб попросить
ту в ее квартиру и при Татьяне же Павловне возвратить документ, объяснив все и раз навсегда…
Надобно передать,
что она еще с утра
посылала к Ламберту, затем
послала к нему еще раз, и так как Ламберта все не оказывалось дома,
то послала наконец своего брата искать его.
Что она, Альфонсинка, боится беды, потому
что сама участвовала, a cette dame, la generale, непременно приедет, «сейчас, сейчас», потому
что они
послали ей с письма копию, и
та тотчас увидит,
что у них в самом деле есть это письмо, и поедет
к ним, а написал ей письмо один Ламберт, а про Версилова она не знает; а Ламберт рекомендовался как приехавший из Москвы, от одной московской дамы, une dame de Moscou (NB. Марья Ивановна!).
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было
к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали,
что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у
того и у другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком
шли, //
Что год,
то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — //
К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Г-жа Простакова. Бог вас знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий
того и смотрит,
что на покой. (Правдину.) Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда
шедши, я видела,
что к тебе несут какой-то пакет.
—
Что ты! с ума, никак, спятил!
пойдет ли этот
к нам? во сто раз глупее были — и
те не
пошли! — напустились головотяпы на новотора-вора.