Неточные совпадения
Размышления
же могут быть даже очень пошлы, потому что
то, что сам ценишь, очень возможно, не имеет никакой цены на посторонний взгляд.
Софья Андреева (эта восемнадцатилетняя дворовая,
то есть мать моя) была круглою сиротою уже несколько лет; покойный
же отец ее, чрезвычайно уважавший Макара Долгорукого и ему чем-то обязанный, тоже дворовый, шесть лет перед
тем, помирая, на одре смерти, говорят даже, за четверть часа до последнего издыхания, так что за нужду можно бы было принять и за бред, если бы он и без
того не был неправоспособен, как крепостной, подозвав Макара Долгорукого, при всей дворне и при присутствовавшем священнике, завещал ему вслух и настоятельно, указывая на дочь: «Взрасти и возьми за себя».
Что
же до Макара Иванова,
то не знаю, в каком смысле он потом женился,
то есть с большим ли удовольствием или только исполняя обязанность.
Что
же до характера моей матери,
то до восемнадцати лет Татьяна Павловна продержала ее при себе, несмотря на настояния приказчика отдать в Москву в ученье, и дала ей некоторое воспитание,
то есть научила шить, кроить, ходить с девичьими манерами и даже слегка читать.
Да и сверх
того, им было вовсе не до русской литературы; напротив, по его
же словам (он как-то раз расходился), они прятались по углам, поджидали друг друга на лестницах, отскакивали как мячики, с красными лицами, если кто проходил, и «тиран помещик» трепетал последней поломойки, несмотря на все свое крепостное право.
Итак, мог
же, стало быть, этот молодой человек иметь в себе столько самой прямой и обольстительной силы, чтобы привлечь такое чистое до
тех пор существо и, главное, такое совершенно разнородное с собою существо, совершенно из другого мира и из другой земли, и на такую явную гибель?
Кончив гимназию, я тотчас
же вознамерился не только порвать со всеми радикально, но если надо,
то со всем даже миром, несмотря на
то что мне был тогда всего только двадцатый год.
Но чуть увижу, что этот шаг, хотя бы и условный и малый, все-таки отдалит меня от главного,
то тотчас
же с ними порву, брошу все и уйду в свою скорлупу».
Об этом я узнал уж и в Москве, но все
же не предполагал
того, что увидел.
Я сказал уже, что он остался в мечтах моих в каком-то сиянии, а потому я не мог вообразить, как можно было так постареть и истереться всего только в девять каких-нибудь лет с
тех пор: мне тотчас
же стало грустно, жалко, стыдно.
Впрочем, он был еще вовсе не старик, ему было всего сорок пять лет; вглядываясь
же дальше, я нашел в красоте его даже что-то более поражающее, чем
то, что уцелело в моем воспоминании.
Мы с нею с первого слова поссорились, потому что она тотчас
же вздумала, как прежде, шесть лет
тому, шипеть на меня; с
тех пор продолжали ссориться каждый день; но это не мешало нам иногда разговаривать, и, признаюсь, к концу месяца она мне начала нравиться; я думаю, за независимость характера.
Этого чиновника, служившего, кроме
того, на казенном месте, и одного было бы совершенно достаточно; но, по желанию самого князя, прибавили и меня, будто бы на помощь чиновнику; но я тотчас
же был переведен в кабинет и часто, даже для виду, не имел пред собою занятий, ни бумаг, ни книг.
Если
же захотят узнать, об чем мы весь этот месяц с ним проговорили,
то отвечу, что, в сущности, обо всем на свете, но все о странных каких-то вещах.
Между
тем мне надо было непременно окончить сегодня
же об жалованье — до приезда некоторых лиц.
А из
того вышло, что он еще больше увлекся на мою
же шею.
— Совершенно верно, великолепно! — вскричал я в восхищении. В другое время мы бы тотчас
же пустились в философские размышления на эту
тему, на целый час, но вдруг меня как будто что-то укусило, и я весь покраснел. Мне представилось, что я, похвалами его бонмо, подлещаюсь к нему перед деньгами и что он непременно это подумает, когда я начну просить. Я нарочно упоминаю теперь об этом.
— Андрей Петрович! Веришь ли, он тогда пристал ко всем нам, как лист: что, дескать, едим, об чем мыслим? —
то есть почти так. Пугал и очищал: «Если ты религиозен,
то как
же ты не идешь в монахи?» Почти это и требовал. Mais quelle idee! [Но что за мысль! (франц.)] Если и правильно,
то не слишком ли строго? Особенно меня любил Страшным судом пугать, меня из всех.
— Так объявляю
же вам, что все это — ложь, сплетение гнусных козней и клевета врагов,
то есть одного врага, одного главнейшего и бесчеловечного, потому что у него один только враг и есть — это ваша дочь!
Все, что предполагал или делал князь, во всей этой куче его родных и «ожидающих» тотчас
же возбуждало интерес и являлось событием, —
тем более его внезапное пристрастие ко мне.
Заметьте, она уж и ехала с
тем, чтоб меня поскорей оскорбить, еще никогда не видав: в глазах ее я был «подсыльный от Версилова», а она была убеждена и тогда, и долго спустя, что Версилов держит в руках всю судьбу ее и имеет средства тотчас
же погубить ее, если захочет, посредством одного документа; подозревала по крайней мере это.
Сам он не стоит описания, и, собственно, в дружеских отношениях я с ним не был; но в Петербурге его отыскал; он мог (по разным обстоятельствам, о которых говорить тоже не стоит) тотчас
же сообщить мне адрес одного Крафта, чрезвычайно нужного мне человека, только что
тот вернется из Вильно.
Так как видеть Крафта в настоящих обстоятельствах для меня было капитально важно,
то я и попросил Ефима тотчас
же свести меня к нему на квартиру, которая, оказалось, была в двух шагах, где-то в переулке. Но Зверев объявил, что час
тому уж его встретил и что он прошел к Дергачеву.
Действительно, Крафт мог засидеться у Дергачева, и тогда где
же мне его ждать? К Дергачеву я не трусил, но идти не хотел, несмотря на
то что Ефим тащил меня туда уже третий раз. И при этом «трусишь» всегда произносил с прескверной улыбкой на мой счет. Тут была не трусость, объявляю заранее, а если я боялся,
то совсем другого. На этот раз пойти решился; это тоже было в двух шагах. Дорогой я спросил Ефима, все ли еще он держит намерение бежать в Америку?
Что
же касается до мужчин,
то все были на ногах, а сидели только, кроме меня, Крафт и Васин; их указал мне тотчас
же Ефим, потому что я и Крафта видел теперь в первый раз в жизни.
— Но чем, скажите, вывод Крафта мог бы ослабить стремление к общечеловеческому делу? — кричал учитель (он один только кричал, все остальные говорили тихо). — Пусть Россия осуждена на второстепенность; но можно работать и не для одной России. И, кроме
того, как
же Крафт может быть патриотом, если он уже перестал в Россию верить?
— Если Россия только материал для более благородных племен,
то почему
же ей и не послужить таким материалом?
— Бу-удто-с? — тотчас
же подхватил и протянул с иронией
тот самый голос, который перебивал Дергачева и крикнул Крафту, что он немец.
Да зачем я непременно должен любить моего ближнего или ваше там будущее человечество, которое я никогда не увижу, которое обо мне знать не будет и которое в свою очередь истлеет без всякого следа и воспоминания (время тут ничего не значит), когда Земля обратится в свою очередь в ледяной камень и будет летать в безвоздушном пространстве с бесконечным множеством таких
же ледяных камней,
то есть бессмысленнее чего нельзя себе и представить!
— Нет, просто Долгорукий, сын бывшего крепостного Макара Долгорукого и незаконный сын моего бывшего барина господина Версилова. Не беспокойтесь, господа: я вовсе не для
того, чтобы вы сейчас
же бросились ко мне за это на шею и чтобы мы все завыли как телята от умиления!
— Я, собственно, не знаком, — тотчас ответил Васин (и без малейшей
той обидной утонченной вежливости, которую берут на себя люди деликатные, говоря с тотчас
же осрамившимся), — но я несколько его знаю; встречался и слушал его.
— Если вы в этом случае сами не находите, как поступить,
то что
же я могу вам присоветовать?
Выгнала
же его формально от себя за
то, что
тот предложил ей прямо стать его женой ввиду близкого предполагаемого второго удара мужа.
Но после похорон девицы молодой князь Сокольский, возвратившийся из Парижа в Эмс, дал Версилову пощечину публично в саду и
тот не ответил вызовом; напротив, на другой
же день явился на променаде как ни в чем не бывало.
Андроников, говорят, тогда
же вразумил ее и отсоветовал; а впоследствии, когда князь выздоровел совсем,
то и нельзя уже было воротиться к этой идее; но письмо у Андроникова осталось.
Но Крафт имел все-таки уверенность, что компрометирующий документ будто бы попался в руки Версилова через близость
того со вдовой и с дочерьми Андроникова; уже известно было, что они тотчас
же и обязательно предоставили Версилову все бумаги, оставшиеся после покойного.
Знал он тоже, что и Катерине Николавне уже известно, что письмо у Версилова и что она этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с письмом к старому князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге, была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее оставалась надежда, что письмо, может быть, не у Версилова, и, в заключение, что она и в Москву ездила единственно с этою
же целью и умоляла там Марью Ивановну поискать в
тех бумагах, которые сохранялись у ней.
Я вошел тут
же на Петербургской, на Большом проспекте, в один мелкий трактир, с
тем чтоб истратить копеек двадцать и не более двадцати пяти — более я бы тогда ни за что себе не позволил.
Но не
то смешно, когда я мечтал прежде «под одеялом», а
то, что и приехал сюда для него
же, опять-таки для этого выдуманного человека, почти забыв мои главные цели.
Оно доказывало лишь
то, думал я тогда, что я не в силах устоять даже и пред глупейшими приманками, тогда как сам
же сказал сейчас Крафту, что у меня есть «свое место», есть свое дело и что если б у меня было три жизни,
то и тогда бы мне было их мало.
Уж одно слово, что он фатер, — я не об немцах одних говорю, — что у него семейство, он живет как и все, расходы как и у всех, обязанности как и у всех, — тут Ротшильдом не сделаешься, а станешь только умеренным человеком. Я
же слишком ясно понимаю, что, став Ротшильдом или даже только пожелав им стать, но не по-фатерски, а серьезно, — я уже
тем самым разом выхожу из общества.
Ответ ясный: потому что ни один из них, несмотря на все их хотенье, все-таки не до такой степени хочет, чтобы, например, если уж никак нельзя иначе нажить,
то стать даже и нищим; и не до такой степени упорен, чтобы, даже и став нищим, не растратить первых
же полученных копеек на лишний кусок себе или своему семейству.
Вообще
же настоящий приступ к делу у меня был отложен, еще с самого начала, в Москве, до
тех пор пока я буду совершенно свободен; я слишком понимал, что мне надо было хотя бы, например, сперва кончить с гимназией.
Да и вообще до сих пор, во всю жизнь, во всех мечтах моих о
том, как я буду обращаться с людьми, — у меня всегда выходило очень умно; чуть
же на деле — всегда очень глупо.
Сделаю предисловие: читатель, может быть, ужаснется откровенности моей исповеди и простодушно спросит себя: как это не краснел сочинитель? Отвечу, я пишу не для издания; читателя
же, вероятно, буду иметь разве через десять лет, когда все уже до такой степени обозначится, пройдет и докажется, что краснеть уж нечего будет. А потому, если я иногда обращаюсь в записках к читателю,
то это только прием. Мой читатель — лицо фантастическое.
Все слилось в одну цель. Они, впрочем, и прежде были не так уж очень глупы, хотя их была
тьма тем и тысяча тысяч. Но были любимые… Впрочем, не приводить
же их здесь.
Мало
того, я уверен, что тысячи талантов и умников, столь возвышающихся, если б вдруг навалить на них ротшильдские миллионы, тут
же не выдержали бы и поступили бы как самая пошлая ординарность и давили бы пуще всех.
Наутро муж позволил за восемь рублей в месяц, и я тут
же отсчитал ему за первый месяц вперед;
тот тотчас
же пропил деньги.
Я особенно оценил их деликатность в
том, что они оба не позволили себе ни малейшей шутки надо мною, а стали, напротив, относиться к делу так
же серьезно, как и следовало.