Неточные совпадения
Не утерпев, я
сел записывать эту историю моих первых шагов на жизненном поприще, тогда как мог бы обойтись и без
того.
Может, я очень худо сделал, что
сел писать: внутри безмерно больше остается, чем
то, что выходит в словах. Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока при вас, — всегда глубже, а на словах — смешнее и бесчестнее. Версилов мне сказал, что совсем обратное
тому бывает только у скверных людей.
Те только лгут, им легко; а я стараюсь писать всю правду: это ужасно трудно!
Книг было довольно, и не
то что газет и журналов, а настоящих книг, — и он, очевидно, их читал и, вероятно,
садился читать или принимался писать с чрезвычайно важным и аккуратным видом.
Он еще не успел и
сесть, как мне вдруг померещилось, что это, должно быть, отчим Васина, некий господин Стебельков, о котором я уже что-то слышал, но до
того мельком, что никак бы не мог сказать, что именно: помнил только, что что-то нехорошее.
Он обмерил меня взглядом, не поклонившись впрочем, поставил свою шляпу-цилиндр на стол перед диваном, стол властно отодвинул ногой и не
то что
сел, а прямо развалился на диван, на котором я не посмел
сесть, так что
тот затрещал, свесил ноги и, высоко подняв правый носок своего лакированного сапога, стал им любоваться.
— Я вам сам дверь отворю, идите, но знайте: я принял одно огромное решение; и если вы захотите дать свет моей душе,
то воротитесь,
сядьте и выслушайте только два слова. Но если не хотите,
то уйдите, и я вам сам дверь отворю!
Я на прошлой неделе заговорила было с князем — вым о Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и вообразите, он
сел подле и начал мне рассказывать, даже очень подробно, но все с какой-то иронией и с
тою именно нестерпимою для меня снисходительностью, с которою обыкновенно говорят «великие мужи» с нами, женщинами, если
те сунутся «не в свое дело»…
Мне было все равно, потому что я решился, и, кроме
того, все это меня поражало; я
сел молча в угол, как можно более в угол, и просидел, не смигнув и не пошевельнувшись, до конца объяснения…
—
Садись, присядь, ноги-то небось не стоят еще, — приветливо пригласил он меня, указав мне на место подле себя и все продолжая смотреть мне в лицо
тем же лучистым взглядом. Я
сел подле него и сказал...
— Болен, друг, ногами пуще; до порога еще донесли ноженьки, а как вот тут
сел, и распухли. Это у меня с прошлого самого четверга, как стали градусы (NB
то есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью, видишь; третьего года мне Лихтен, доктор, Едмунд Карлыч, в Москве прописал, и помогала мазь, ух помогала; ну, а вот теперь помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки едят… По ночам-то и не сплю.
Сел Максим Иванович и кричит мальчику: „Резвись!“ — а
тот перед ним еле дышит.
Он
сел, но на него нашел как бы столбняк. Казалось, известие о
том, что Лиза мне ничего не передала, просто придавило его. Он быстро вдруг заговорил и замахал руками, но опять ужасно трудно было понять.
У крыльца ждал его лихач-рысак. Мы
сели; но даже и во весь путь он все-таки не мог прийти в себя от какой-то ярости на этих молодых людей и успокоиться. Я дивился, что это так серьезно, и
тому еще, что они так к Ламберту непочтительны, а он чуть ли даже не трусит перед ними. Мне, по въевшемуся в меня старому впечатлению с детства, все казалось, что все должны бояться Ламберта, так что, несмотря на всю мою независимость, я, наверно, в
ту минуту и сам трусил Ламберта.
— Скверно очень-с, — прошептал на этот раз уже с разозленным видом рябой. Между
тем Ламберт возвратился почти совсем бледный и что-то, оживленно жестикулируя, начал шептать рябому.
Тот между
тем приказал лакею поскорей подавать кофе; он слушал брезгливо; ему, видимо, хотелось поскорее уйти. И однако, вся история была простым лишь школьничеством. Тришатов с чашкою кофе перешел с своего места ко мне и
сел со мною рядом.
— Не
сяду, не
сяду; а
то, что вы рады мне, буду помнить. Э, Долгорукий, что других обманывать: я сознательно, своей волей согласился на всякую скверность и на такую низость, что стыдно и произнести у вас. Мы теперь у рябого… Прощайте. Я не стою, чтоб
сесть у вас.
— Я так и знал, что ты так примешь, Соня, — проговорил он. Так как мы все встали при входе его,
то он, подойдя к столу, взял кресло Лизы, стоявшее слева подле мамы, и, не замечая, что занимает чужое место,
сел на него. Таким образом, прямо очутился подле столика, на котором лежал образ.
Анна Андреевна уже воротилась, и меня тотчас же допустили. Я вошел, сдерживая себя по возможности. Не
садясь, я прямо рассказал ей сейчас происшедшую сцену,
то есть именно о «двойнике». Никогда не забуду и не прощу ей
того жадного, но безжалостно спокойного и самоуверенного любопытства, с которым она меня выслушала, тоже не
садясь.
— Ах, этот «двойник»! — ломала руки Татьяна Павловна. — Ну, нечего тут, — решилась она вдруг, — бери шапку, шубу и — вместе марш. Вези нас, матушка, прямо к ним. Ах, далеко! Марья, Марья, если Катерина Николаевна приедет,
то скажи, что я сейчас буду и чтоб
села и ждала меня, а если не захочет ждать,
то запри дверь и не выпускай ее силой. Скажи, что я так велела! Сто рублей тебе, Марья, если сослужишь службу.
Марья отворила мне дверь в коридорчик, и я скользнул в спальню Татьяны Павловны — в
ту самую каморку, в которой могла поместиться одна лишь только кровать Татьяны Павловны и в которой я уже раз нечаянно подслушивал. Я
сел на кровать и тотчас отыскал себе щелку в портьере.