Неточные совпадения
Вошли две дамы, обе девицы, одна — падчерица одного двоюродного брата покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени всего
только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если место будет, потому что в сущности не
стоит).
Сам он не
стоит описания, и, собственно, в дружеских отношениях я с ним не был; но в Петербурге его отыскал; он мог (по разным обстоятельствам, о которых говорить тоже не
стоит) тотчас же сообщить мне адрес одного Крафта, чрезвычайно нужного мне человека,
только что тот вернется из Вильно.
Я запомнил
только, что эта бедная девушка была недурна собой, лет двадцати, но худа и болезненного вида, рыжеватая и с лица как бы несколько похожая на мою сестру; эта черта мне мелькнула и уцелела в моей памяти;
только Лиза никогда не бывала и, уж конечно, никогда и не могла быть в таком гневном исступлении, в котором
стояла передо мной эта особа: губы ее были белы, светло-серые глаза сверкали, она вся дрожала от негодования.
— Ложь, вздор! — прервал я ее неистово, — вы сейчас называли меня шпионом, о Боже!
Стоит ли не
только шпионить, но даже и жить на свете подле таких, как вы! Великодушный человек кончает самоубийством, Крафт застрелился — из-за идеи, из-за Гекубы… Впрочем, где вам знать про Гекубу!.. А тут — живи между ваших интриг, валандайся около вашей лжи, обманов, подкопов… Довольно!
Я
стою, молчу, гляжу на нее, а она из темноты точно тоже глядит на меня, не шелохнется… «
Только зачем же, думаю, она на стул встала?» — «Оля, — шепчу я, робею сама, — Оля, слышишь ты?»
Только вдруг как будто во мне все озарилось, шагнула я, кинула обе руки вперед, прямо на нее, обхватила, а она у меня в руках качается, хватаю, а она качается, понимаю я все и не хочу понимать…
Вот этот вельможа и слушает: говорят, пятнадцать тысяч будет
стоить, не меньше, и серебром-с (потому что ассигнации это при покойном государе
только обратили на серебро).
Только стоит этот мещанин, как они это сговариваются, англичане да Монферан, а это лицо, которому поручено-то, тут же в коляске подъехал, слушает и сердится: как это так решают и не могут решить; и вдруг замечает в отдалении, этот мещанинишка
стоит и фальшиво этак улыбается, то есть не фальшиво, я не так, а как бы это…
— Милый ты мой, он меня целый час перед тобой веселил. Этот камень… это все, что есть самого патриотически-непорядочного между подобными рассказами, но как его перебить? ведь ты видел, он тает от удовольствия. Да и, кроме того, этот камень, кажется, и теперь
стоит, если
только не ошибаюсь, и вовсе не зарыт в яму…
И неужели земля
только для таких, как мы,
стоит?
Постойте, Катерина Николаевна, еще минутку не говорите, а дайте мне все докончить: я все время, как к вам ходил, все это время подозревал, что вы для того
только и ласкали меня, чтоб из меня выпытать это письмо, довести меня до того, чтоб я признался…
Я тотчас понял,
только что она вошла, что она непременно на меня накинется; даже был немножко уверен, что она, собственно, для этого и пришла, а потому я стал вдруг необыкновенно развязен; да и ничего мне это не
стоило, потому что я все еще, с давешнего, продолжал быть в радости и в сиянии.
—
Постой, Лиза,
постой, о, как я был глуп! Но глуп ли? Все намеки сошлись
только вчера в одну кучу, а до тех пор откуда я мог узнать? Из того, что ты ходила к Столбеевой и к этой… Дарье Онисимовне? Но я тебя за солнце считал, Лиза, и как могло бы мне прийти что-нибудь в голову? Помнишь, как я тебя встретил тогда, два месяца назад, у него на квартире, и как мы с тобой шли тогда по солнцу и радовались… тогда уже было? Было?
Давно смерклось, и Петр принес свечи. Он
постоял надо мной и спросил, кушал ли я. Я
только махнул рукой. Однако спустя час он принес мне чаю, и я с жадностью выпил большую чашку. Потом я осведомился, который час. Было половина девятого, и я даже не удивился, что сижу уже пять часов.
И поцеловала меня, то есть я позволил себя поцеловать. Ей видимо хотелось бы еще и еще поцеловать меня, обнять, прижать, но совестно ли стало ей самой при людях, али от чего-то другого горько, али уж догадалась она, что я ее устыдился, но
только она поспешно, поклонившись еще раз Тушарам, направилась выходить. Я
стоял.
В суде адвокат совсем уже было его оправдал — нет улик, да и
только, как вдруг тот слушал-слушал, да вдруг встал и перервал адвоката: «Нет, ты
постой говорить», да все и рассказал, «до последней соринки»; повинился во всем, с плачем и с раскаяньем.
Теперь сделаю резюме: ко дню и часу моего выхода после болезни Ламберт
стоял на следующих двух точках (это-то уж я теперь наверно знаю): первое, взять с Анны Андреевны за документ вексель не менее как в тридцать тысяч и затем помочь ей напугать князя, похитить его и с ним вдруг обвенчать ее — одним словом, в этом роде. Тут даже составлен был целый план; ждали
только моей помощи, то есть самого документа.
—
Постойте! — проговорил он вдруг, умолкая и подымая кверху палец, —
постойте, это… это… если
только не ошибусь… это — штуки-с!.. — пробормотал он с улыбкою маньяка, — и значит, что…
— Но-но-но, тубо! — крикнул он на нее, как на собачонку. — Видишь, Аркадий: нас сегодня несколько парней сговорились пообедать у татар. Я уж тебя не выпущу, поезжай с нами. Пообедаем; я этих тотчас же в шею — и тогда наболтаемся. Да входи, входи! Мы ведь сейчас и выходим, минутку
только постоять…
Об этом, конечно, не
стоило бы вспоминать, но мне хотелось
только указать, как это издалека иногда идет…
Дома Версилова не оказалось, и ушел он действительно чем свет. «Конечно — к маме», —
стоял я упорно на своем. Няньку, довольно глупую бабу, я не расспрашивал, а кроме нее, в квартире никого не было. Я побежал к маме и, признаюсь, в таком беспокойстве, что на полдороге схватил извозчика. У мамы его со вчерашнего вечера не было. С мамой были лишь Татьяна Павловна и Лиза. Лиза,
только что я вошел, стала собираться уходить.
— Скажите, как могли вы согласиться прийти сюда? — спросил он вдруг, как бы вспомнив о главном. — Мое приглашение и мое все письмо — нелепость…
Постойте, я еще могу угадать, каким образом вышло, что вы согласились прийти, но — зачем вы пришли — вот вопрос? Неужто вы из одного
только страху пришли?
— «От вас угроз», то есть — от такого нищего! Я пошутил, — проговорил он тихо, улыбаясь. — Я вам ничего не сделаю, не бойтесь, уходите… и тот документ из всех сил постараюсь прислать —
только идите, идите! Я вам написал глупое письмо, а вы на глупое письмо отозвались и пришли — мы сквитались. Вам сюда, — указал он на дверь (она хотела было пройти через ту комнату, в которой я
стоял за портьерой).
Я бы мог войти в более глубокие подробности, но не
стоит, ибо все это теперь постороннее; мне же
только бы досказать главное.
— Это письмо
стоит тридцать тысяч рублей, а вы удивляетесь! Оно сто тысяч
стоит, а я
только тридцать прошу! — громко и страшно горячась, проговорил Ламберт.
Неточные совпадения
А вы —
стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то…
Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. Ступай на улицу… или нет,
постой! Ступай принеси… Да другие-то где? неужели ты
только один? Ведь я приказывал, чтобы и Прохоров был здесь. Где Прохоров?
— Скажи! — // «Идите по лесу, // Против столба тридцатого // Прямехонько версту: // Придете на поляночку, //
Стоят на той поляночке // Две старые сосны, // Под этими под соснами // Закопана коробочка. // Добудьте вы ее, — // Коробка та волшебная: // В ней скатерть самобраная, // Когда ни пожелаете, // Накормит, напоит! // Тихонько
только молвите: // «Эй! скатерть самобраная! // Попотчуй мужиков!» // По вашему хотению, // По моему велению, // Все явится тотчас. // Теперь — пустите птенчика!»
«Куда?..» — переглянулися // Тут наши мужики, //
Стоят, молчат, потупились… // Уж ночь давно сошла, // Зажглися звезды частые // В высоких небесах, // Всплыл месяц, тени черные // Дорогу перерезали // Ретивым ходокам. // Ой тени! тени черные! // Кого вы не нагоните? // Кого не перегоните? // Вас
только, тени черные, // Нельзя поймать — обнять!
Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого хочешь, лишь бы человек ее
стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь
только женихов пропускать не надобно. Коль есть в глазах дворянин, малый молодой…