Неточные совпадения
Я хоть и заметил эту особенность (а потом слишком все
припомнил), но я
был грустен и очень смущен.
— Именно, именно, ну теперь я все
припомнил, — вскричал опять Версилов, — но, друг мой, я и тебя
припоминаю ясно: ты
был тогда такой милый мальчик, ловкий даже мальчик, и клянусь тебе, ты тоже проиграл в эти девять лет.
Слезы-то восторга зачем? — вот что мне
было дико во все эти девять лет потом
припоминать!
Я
припоминаю слово в слово рассказ его; он стал говорить с большой даже охотой и с видимым удовольствием. Мне слишком ясно
было, что он пришел ко мне вовсе не для болтовни и совсем не для того, чтоб успокоить мать, а наверно имея другие цели.
Зато
есть у меня в Петербурге и несколько мест счастливых, то
есть таких, где я почему-нибудь бывал когда-нибудь счастлив, — и что же, я берегу эти места и не захожу в них как можно дольше нарочно, чтобы потом, когда
буду уже совсем один и несчастлив, зайти погрустить и
припомнить.
Я стал
было убеждать, что это-то в данном случае и драгоценно, но бросил и стал приставать, чтоб он что-нибудь
припомнил, и он
припомнил несколько строк, примерно за час до выстрела, о том, «что его знобит»; «что он, чтобы согреться, думал
было выпить рюмку, но мысль, что от этого, пожалуй, сильнее кровоизлияние, остановила его».
То
есть не
припомню я вам всех его слов, только я тут прослезилась, потому вижу, и у Оли вздрогнули от благодарности губки: «Если и принимаю, — отвечает она ему, — то потому, что доверяюсь честному и гуманному человеку, который бы мог
быть моим отцом»…
— Да, просто, просто, но только один уговор: если когда-нибудь мы обвиним друг друга, если
будем в чем недовольны, если сделаемся сами злы, дурны, если даже забудем все это, — то не забудем никогда этого дня и вот этого самого часа! Дадим слово такое себе. Дадим слово, что всегда
припомним этот день, когда мы вот шли с тобой оба рука в руку, и так смеялись, и так нам весело
было… Да? Ведь да?
Фраза
была ужасно значительна. Я осекся на месте. О, разумеется,
припоминая все тогдашнее, парадоксальное и бесшабашное настроение мое, я конечно бы вывернулся каким-нибудь «благороднейшим» порывом, или трескучим словечком, или чем-нибудь, но вдруг я заметил в нахмуренном лице Лизы какое-то злобное, обвиняющее выражение, несправедливое выражение, почти насмешку, и точно бес меня дернул.
— Ну, довольно же, довольно! — восклицал я, — я не протестую, берите! Князь… где же князь и Дарзан? Ушли? Господа, вы не видали, куда ушли князь и Дарзан? — и, подхватив наконец все мои деньги, а несколько полуимпериалов так и не успев засунуть в карман и держа в горсти, я пустился догонять князя и Дарзана. Читатель, кажется, видит, что я не щажу себя и
припоминаю в эту минуту всего себя тогдашнего, до последней гадости, чтоб
было понятно, что потом могло выйти.
— Катерина Николавна! Катерина Николавна! — восклицал я бессмысленно (как дурак! Как дурак! О, я все
припоминаю, я
был без шляпы!).
У Зерщикова я крикнул на всю залу, в совершенном исступлении: «Донесу на всех, рулетка запрещена полицией!» И вот клянусь, что и тут
было нечто как бы подобное: меня унизили, обыскали, огласили вором, убили — «ну так знайте же все, что вы угадали, я — не только вор, но я — и доносчик!»
Припоминая теперь, я именно так подвожу и объясняю; тогда же
было вовсе не до анализа; крикнул я тогда без намерения, даже за секунду не знал, что так крикну: само крикнулось — уж черта такая в душе
была.
Я тогда выздоравливал, а стало
быть, такие порывы могли
быть неминуемым следствием состояния моих нервов; но в ту самую светлую надежду я верю и теперь — вот что я хотел теперь записать и
припомнить.
Все эти последние бессвязные фразы я пролепетал уже на улице. О, я все это
припоминаю до мелочи, чтоб читатель видел, что, при всех восторгах и при всех клятвах и обещаниях возродиться к лучшему и искать благообразия, я мог тогда так легко упасть и в такую грязь! И клянусь, если б я не уверен
был вполне и совершенно, что теперь я уже совсем не тот и что уже выработал себе характер практическою жизнью, то я бы ни за что не признался во всем этом читателю.
Есть больные воспоминания, мой милый, причиняющие действительную боль; они
есть почти у каждого, но только люди их забывают; но случается, что вдруг потом
припоминают, даже только какую-нибудь черту, и уж потом отвязаться не могут.
Но особенно грустно мне
было припоминать ее глубоко удивленные взгляды, которые я часто заставал на себе во все наше время: в них сказывалось совершенное понимание своей судьбы и ожидавшего ее будущего, так что мне самому даже бывало тяжело от этих взглядов, хотя, признаюсь, я в разговоры с ней тогда не пускался и третировал все это как-то свысока.
Замечательно, что, записывая и
припоминая теперь, я не вспомню, чтоб он хоть раз употребил тогда в рассказе своем слово «любовь» и то, что он
был «влюблен».
Проснулся я наутро поздно, а спал необыкновенно крепко и без снов, о чем
припоминаю с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не
было всего вчерашнего дня. К маме я положил не заезжать, а прямо отправиться в кладбищенскую церковь, с тем чтобы потом, после церемонии, возвратясь в мамину квартиру, не отходить уже от нее во весь день. Я твердо
был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
— Нет, видите, Долгорукий, я перед всеми дерзок и начну теперь кутить. Мне скоро сошьют шубу еще лучше, и я
буду на рысаках ездить. Но я
буду знать про себя, что я все-таки у вас не сел, потому что сам себя так осудил, потому что перед вами низок. Это все-таки мне
будет приятно
припомнить, когда я
буду бесчестно кутить. Прощайте, ну, прощайте. И руки вам не даю; ведь Альфонсинка же не берет моей руки. И, пожалуйста, не догоняйте меня, да и ко мне не ходите; у нас контракт.
Затем не стану описывать всего этого утра, хотя и много бы можно
было припомнить.
Передаю лишь смысл речей, может
быть, многое и не так
припоминаю, но тогда я
был в слишком большом волнении, чтобы запомнить до последней точности.
Неточные совпадения
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались,
припоминая, на ком из них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем
был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Тогда
припомнили, что в Стрелецкой слободе
есть некто, именуемый «расстрига Кузьма» (тот самый, который, если читатель
припомнит, задумывал при Бородавкине перейти в раскол), и послали за ним.
Началось общее судбище; всякий
припоминал про своего ближнего всякое, даже такое, что тому и во сне не снилось, и так как судоговорение
было краткословное, то в городе только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп!
Публика начала даже склоняться в пользу того мнения, что вся эта история
есть не что иное, как выдумка праздных людей, но потом,
припомнив лондонских агитаторов [Даже и это предвидел «Летописец»!
И ему действительно казалось, что он всегда это видел; он
припоминал подробности их прошедшей жизни, которые прежде не казались ему чем-либо дурным, — теперь эти подробности ясно показывали, что она всегда
была испорченною.